Гитлер. Неотвратимость судьбы

Эссер понимающе кивнул, а Гитлер бросил все силы на завоевание новой женщины. Затем случилось то, что всегда случается, когда люди нравятся друг другу. Однако когда именно между Гитлером и Винифред возникли интимные отношения, сказать трудно. По одной версии, Адольф и Винифред стали любовниками сразу же после знакомства, по другой — их интимные отношения начались во второй половине двадцатых годов. Согласной третьей — Гитлер сделал Винифред своей любовницей только в 1930 году, после смерти ее мужа Зигфрида Вагнера. Но как бы там ни было, он встречался с ней и поддерживал интимные отношения даже во время сумасшедшего романа с Гели Раубаль. И даже тогда, когда уже был знаком с молодой красавицей Евой Браун.

Более того, по свидетельству некоторых посвященных, Гитлер видел в Винифред не только женщину, но и друга. Если так оно и было на самом деле, то это была единственная представительница слабого пола, которая заслужила такую честь. Когда и почему Гитлер расстался с Винифред, не знает никто. Но разошлись они как благородные люди, и Гитлер помогал своей бывшей любовнице устраивать ежегодный оперный Байрейтский фестиваль.

* * *

Судя по некоторым сведениям, осенью 1923 года Гитлера пригласили принять участие в государственном перевороте в Баварии. Политика «пассивного сопротивления» не оправдала себя, и дальнейшее следование ей грозило развалом государства. При прямой поддержке Франции в Азене и Кобленце была провозглашена Рейнская республика, а в Шпейере — Пфальцская республика. Осенью между оккупированной территорией и остальной Германией была создана таможенная граница. По всей стране шли забастовки. Появилась реальная угроза повторения событий ноября 1918 года, и не контролировавший ситуацию Куно ушел в отставку.

В августе 1923 года новым рейхсканцлером стал Г. Штреземан. Убежденный монархист, он сочувствовал «капповскому путчу», однако убийства Эрцбергера и Ратенау настолько потрясли его, что он перешел в республиканский лагерь. Он прекрасно понимал, что страну может спасти только дальнейшая выплата репараций, но после трагических событий в Руре объявление об их возобновлении могло вызвать новый взрыв возмущения со стороны экстремистских партий. В такой напряженной ситуации у правительства оставалась только одна надежда — на армию. И когда президент Эберт спросил главнокомандующего армией генерала фон Секта, за кого рейхсвер, то ответил предельно ясно:

— Рейхсвер, господин президент, за меня!

Подобный ответ означал только одно: в сложившейся ситуации единственной защитницей целостности страны является армия, а отнюдь не правительство, и ради сохранения этого единства она будет поступать так, как ей прикажет ее командующий. Эберт ввел осадное положение и, передав все карательные функции фон Секту, сделал его по сути дела диктатором. Заручившись столь мощной поддержкой, Штреземан 26 сентября 1923 года нашел в себе мужество объявить о прекращении пассивного сопротивления и возобновлении репарационных платежей.

Реакция последовала мгновенно, и возмущенный новым унижением нации лидер берлинского Пангерманского союза советник юстиции Клас задумал покончить с правительством Штреземана. Военной опорой заговора он решил сделать генерала фон Секта и с его помощью создать национальное правительство. Вот тогда-то националисты Баварии во главе с Пенером и Питтингером решили устроить государственный переворот, принять участие в котором они пригласили Гитлера. Скорее всего, они намеревались использовать его в столь опасной авантюре как своеобразного мавра. А вот политического партнера они вряд ли в нем видели. Тот же Питтингер, наслушавшись на одном из митингов нацистского вождя, раздраженно заметил:

— Ему не следует произносить столько цирковых речей…

Трудно сказать, что думал по этому поводу сам Гитлер, но никакого выступления не последовало, и в начале сентября 1923 года Гитлер отправился в Нюрнберг на празднование Немецкого дня, который отмечался 2 сентября и был посвящен победе над французами в битве при Седане в 1870 году.

Со всей Германии в Нюрнберг съехалось более 100000 человек — количество для того времени небывалое. В основном это были ветераны войны, славившие свое прошлое и проклинавшие настоящее. И в память о прошлом и с надеждой на не менее великое будущее все они в едином строю прошли торжественным маршем по городу. Зрелище было одновременно торжественное и зловещее, и те, кто видел хмурые лица маршировавших солдат, не сомневались: в случае чего рука у них не дрогнет…

После парада с большой и глупой речью выступил Людендорф, который поведал собравшимся, что «единение и сила, так блестяще проявившие себя на полях сражений, были делом государей».

— Это, — говорил он, — было делом династии Гогенцоллернов, которую теперь так поносят, потому что боятся и ненавидят. Но народ, лишенный чувства своей национальной и расовой солидарности, поверг в прах мощь государства!