Гитлер. Неотвратимость судьбы

Человек, который, не моргнув глазом, втянул Европу в новую мировую войну, мучительно страдает, принимая самое ничтожное решение. Однажды Грегор должен был встретиться с Гитлером и обсудить с ним какой-то незначительный вопрос, связанный с деятельностью штурмовых отрядов в Ландсхуте. В течение нескольких недель Гитлер увиливал от встречи, ссылаясь на чрезмерную занятость. Наконец он согласился встретиться с моим братом в ресторане. Ужин начался вполне удачно, но лишь только Грегор перешел к делу, Гитлер стал проявлять признаки беспокойства и под каким-то предлогом вышел. Он стремительно покинул ресторан через боковую дверь, которая вела из уборной прямо на улицу, оставив пальто и шляпу, за которыми потом прислал своего шофера.

Конечно, у Гитлера бывают порывы мужества и приступы ярости, но обычно он — слабый, колеблющийся человек. Он приходит в ужас от одной только мысли о том, что может заболеть или потерять контроль над своим мышлением. Его называют аскетом, но этим описывается его образ жизни, а не менталитет. Настоящие актеры жертвуют плотскими удовольствиями ради высшей идеи, в которой они черпают силы. Адольф же отказывается от них из чисто материалистических побуждений: он уверен, что мясо вредно для здоровья, что табак — яд и что употребление спиртного притупляет бдительность и ослабляет самоконтроль.

Это чудовище, действующее, как правило, на уровне бессознательности, все же страшится моментов душевной близости или невольного проявления чувств. Позволив себе минуту откровенности, он посчитал бы потерю осторожности величайшим позором.

…Ему нравилось считать себя воплощением героической концепции жизни, самое мировоззрение он называл вакхическим. Ему было бесполезно объяснять, что античные боги не только совершали подвиги, но и любили женщин и вино. Такого рода рассуждения приводили Гитлера в смятение: он всегда старался избежать самых слабых намеков на непристойность.

Единственное, что он мог сказать о женщинах, — что они лишают политика здравого смысла и подтачивают его силы. Я бы мог возразить ему: «У здравомыслящего политика есть только два учителя: история, из которой он узнает о силах, управляющих миром, и женщина, которая помогает ему понять людей».

Страх фюрера перед простыми человеческими чувствами — строго охраняемая тайна, и всей правды об этом не знают даже его близкие».

Это говорил тот самый Отто Штрассер, который никогда не любил Гитлера и чем больше узнавал его, тем сильнее презирал. Но так ли уж он был не прав, рассказывая о его, например, ораторских талантах? Думается, что нет, и эти таланты очень сильно преувеличены. Истинный талант оратора заключается, наверное, все-таки не в том, чтобы убеждать пойти за собой тех, кто придерживается совершенно иной идеологии. И если бы дело было только в каких-то там тайных технологиях и чакрах, то зачем тогда, спрашивается, надо было сражаться с коммунистами на улицах? Не проще ли было прийти к ним на собрание и, используя учение древних лам, приобщить их к нацистской вере?

Но… не приобщили, потому и лилась кровь на улицах немецких городов. Вся сила Гитлера как раз и была в том, что он убеждал не доводами, а воздействием на бессознательное толпы, которой никакие доводы не были нужны и которая слышала только то, что хотела слышать. Гитлер всегда терялся в беседах с теми, кого принято называть интеллектуалами, поскольку не мог победить их в теоретическом споре, требовавшем не столько красноречия, сколько знаний. Именно поэтому он ненавидел всех, кто жил знаниями и умом, а не подогретыми в них им же самим эмоциями. Но самым интересным было, наверное, все-таки то, что презиравший толпу Гитлер недалеко ушел от нее, а потому и попадал под влияние всех этих эккартов и хаусхоферов, хотя и ненадолго. Но как только он начал понимать, что его движение вверх определено отнюдь не движением звезд и тайными знаниями чародеев из Шамбалы, а поддержкой Круппа и Шахта, он мгновенно забыл обо всех шамбалах и тибетах.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Как бы там ни было на самом деле, с помощью и под влиянием всех этих людей Гитлер написал первый том своего главного теоретического труда. Позже книгу Гитлера старательно отредактировали, но даже в первом, по словам самого фюрера, «довольно сыром варианте» она должна была иметь небывалый успех. Но… не имела. И не потому, что в погоне за большими гонорарами Гитлер настоял на высокой продажной цене в 12 марок. Жизнь в Германии постепенно налаживалась, и откровения отъявленного смутьяна уже мало кого волновали. Интерес к «Майн кампф» появится лишь в 1932 году, когда Германия снова окажется в кризисе и маятник общественного мнения качнется резко вправо.