Гитлер

4 августа Гальдер побывал в армии «Центр» и повторил приказ: отобрать у противника жизненно важные регионы, в первую очередь Ленинград, во вторую – «юг России», в том числе район Донецка, где располагалась «основная база российской экономики», в третью – Москву. Ни фон Бок, командующий группой армий «Центр», ни фон Рундштедт, командующий группой армий «Юг», – они встречались 6 августа – не смогли убедить его изменить точку зрения. Гальдер пытался также внушить Йодлю, что речь не идет о выборе между Москвой и Украиной и что надо наступать по обоим направлениям, иначе невозможно отрезать противника от его баз. Следовательно, говорил он, надо поддержать и укрепить армии «Центр», предоставив остальным вести бои с имеющимися у них силами. Получив доклад Йодля, Гитлер отдал приказ взять Москву до начала зимы, подчеркнув, что этот город является нервным центром СССР, центром производства вооружений и центром коммуникаций. Отталкиваясь от оценки вражеских намерений, он пришел к выводу о том, что возможно обеспечить оккупацию захваченных территорий, прибрать к рукам главные месторождения природных ресурсов и уничтожить большую часть Красной армии. В «записке» от 22 августа, составленной им лично (штаб не внес в нее никаких изменений), он отбрасывал все аргументы Гальдера и настаивал на собственных политических и экономических доводах, подкрепляя их военными выкладками. В качестве дополнения он в пух и прах раскритиковал поведение сухопутной армии, ставя ей в пример Люфтваффе и Геринга. Это была настоящая вспышка ярости, но офицеры штаба проглотили ее как ни в чем не бывало, и все споры с армейским штабом на этом кончились. Для нас в этом эпизоде важно то, что Гитлер постепенно начал отдавать себе отчет в ошибочности принятых планов и крушении идеи молниеносной войны.

Некоторые отголоски этого кризиса нашли отражение на страницах дневника Геббельса. Министр в первый раз прибыл в «Волчье логово» (так Гитлер именовал свою штаб-квартиру) 7 июля. Место было выбрано комиссией, в которую входили Тодт, адъютанты Шмундт и Энгель и несколько экспертов. Оно находилось в небольшом лесу посреди болот к юго-востоку от Кенигсберга, в Восточной Пруссии. Работы начались зимой 1940 года, и к приезду Гитлера, 23 июня 1941 года, успели возвести первую внутреннюю ограду, за которую мог проходить Гитлер и его непосредственное окружение, а также восемь – десять простых бункеров с задней стеной, укрепленной двухметровой толщей бетона, – здесь оборудовали места для отдыха. Зал для докладов находился в бункере Кейтеля; в бункере Гитлера устроили небольшое помещение для совещаний в тесном кругу. Посередине лагеря поставили барак, служивший столовой. Полевой штаб и комендант лагеря располагались в этом же лесу; ОКГ – в нескольких километрах к северо-востоку, внутри второй линии заграждения, ближе к железной дороге Растенбург – Ангермунд; Геринг и Генштаб Люфтваффе – в поездах близ Гольдапа и Иоганнесбурга. К их услугам был небольшой вокзал, чуть дальше находился аэродром.

Как правило, в полдень собиралось совещание, на котором заслушивали основной дневной доклад. Затем проходили встречи с гражданскими. Обед и ужин подавали в 14.00 и в 19.30; пища была простой, но трапезы длились часа по два, так как Гитлер пускался в продолжительные монологи (сотрудники Бормана записывали эти застольные речи; часть из них мы использовали в этой книге для изложения его взглядов). Страдая своего рода речевым недержанием, фюрер затрагивал самые разнообразные темы, но очень редко говорил о военных проблемах.

Климат в «Волчьем логове» был нездоровый; высокая влажность воздуха усугублялась огромным количеством комаров. Министр пропаганды, склонный идеализировать все относящееся к его идолу, описывал этот «немецкий центр ведения войны» как «курортное местечко», в котором Гитлер мог работать в полном спокойствии. Во время своего первого визита он застал фюрера в оптимистическом настроении – две трети большевистских сил были уничтожены или выведены из строя. В том, что советские войска применяли тактику выжженной земли, он не видел ничего страшного. «Если Европе грозит голод, – заявлял он, – немцы будут последними, кого он коснется». По грустной иронии исторической судьбы, немцы пересекли русскую границу в тот же день, что и Наполеон, но Гитлер не боялся повторения его печального опыта: шел 1941 год, и война велась не только силами пехоты, но и всей мощью бронетанковой техники, что, по его мнению, должно было облегчить завоевание. О Наполеоне мы вспомнили не случайно. С первых дней нашествия английская пропаганда постоянно проводила параллель между безумием Гитлера и бесславным концом французского императора. Но и сам Гитлер, восхищавшийся победителем Аустерлица, наверняка думал о нем начиная с лета 1940 года. Да и проект континентального блока весьма напоминал идею объединения стран под знаком континентальной блокады 1807 года.