Гитл и камень Андромеды

— Нож вошел, как в масло, — удивленно бормотал Женька. — Я думал, это тяжело, а это просто.

Кароль пошел к телефону и сообщил полиции, что на «Андромеде» два трупа. Дочь Саида-таксиста и его сын. Опять честь семьи. Эта проклятая арабская честь семьи! А Мара отвела Женьку в ванную, отмывать и приводить в чувство.

— Мара! — вдруг заорал Кароль. — Скажи ему, что это была самооборона. Фарид был с ножом и занес нож! Объясни ему! Ни фига это не поможет, — пробормотал он мрачно, не мне даже, а самому себе, — сейчас начнется кровная месть. Этому русскому все равно не жить!

Кароль нанял для Женьки самого хорошего и очень грязного адвоката. Грязного в том смысле, что этот адвокат никакими методами не гнушался. Наверное, можно было обойтись более дешевым и более чистым защитником. Фарид наследил в каюте так, что Женьку ни в чем, кроме самозащиты, никто и не подозревал. Фарид напал, Женька защищался. Фарид убил Луиз. Женька убил Фарида. Теперь предстояло организовать сульху, то есть примирение. Кароль не стал действовать сам. Он послал Бенджи к Саиду-таксисту. За сульху потребовали всю «Андромеду». Кароль рекомендовал Женьке согласиться. Жизнь дороже, а клан Саида — меджнуны, сумасшедший воинственный клан. Сам Саид человек цивилизованный, но его сыновья, братья и кузены — это совсем другое дело. И Женька отдал яхту. Он и подниматься на нее не захотел. Ему было все равно, что с этой яхтой будет.

Встал вопрос, где Женька собирается жить? Оказалось, что нигде. Нет у него такого желания. Тридцать три года он шел к своей Андромеде — и вот, не сумел ее защитить. За каким чертом ему теперь нужна эта его проклятая жизнь?! Тут Кароль вспомнил про Абку из Ришона и про его друга Пазю. Эти ребята знали, что такое чернуха и как с ней бороться. Правда, Кароль назвал чернуху «шоком от атаки», но дела это не меняло. Абка и Пазя все еще просыпались по ночам и орали друг другу через стены, а порой — километры: «Огонь! Горит! Надо прыгать! Кто прикрывает?» Потом пили воду, курили на крылечке и опять пытались заснуть. Для них Женькино ночное повизгивание и всхлипы: «Луиз, Луиз!» — дело привычное.

Кароль сговорился с Абкой по телефону, и мы повезли Женьку в Ришон. В механике он кое-что понимал. Будет ремонтировать машины и тракторы, пока не оклемается. К тому времени Женька уже не просыхал, водка булькала во всех отверстиях и порах его съежившегося тела. А Абка и Пазя этого дела совсем не понимают и враз это безобразие прекратят. Выходила двойная польза. Впрочем, доброго чувства к Женьке ни Кароль, ни Мара не испытывали. Женька был «свой», ему следовало помочь, но делали это чуть нехотя, брезгливо и раздраженно.

Возможно, они были правы, но мне было не по себе. Мы отправляли Женьку в колонию трудового режима, а ему было сильно плохо. Его надо было отогреть в руках, как птенчика, дать выговориться и выкричаться и тихонечко подтолкнуть в спину. Он бы и пошел. Споткнулся бы разок, другой, но оклемался бы в хороших-то руках. И сделать это должна была я.

Почему я? А потому что он все еще был мой, несмотря на Луиз. Я сама его отдала. Если бы рыдала, а того вернее — вены себе вскрыла, он бы у меня в ногах еще лет пять провалялся. А я сказала: «Пошел ты!» Он и пошел. И потом… когда мне было совсем худо, он меня выходил.

Нет, все нормально, все правильно. Женька меня предал. И с чего бы это мне самоубиваться? Из-за обманутой любви? Да не любила я его! Просто все вокруг — чужие, другие. Захотелось прильнуть к чему-то знакомому, своему.

Нет, любила! И раньше любила, и когда он с Луиз был, на стены от тоски и злости лезла. Думала — ничего, ты еще приползешь! Кончатся шуры-муры, тебя такая тоска охватит, так разберет… Вот только бы дети не появились! А теперь это. Если бы не Кароль и Мара, я бы… А что «я бы»? И чем мне Мара и Кароль мешают? Но не лезть же к человеку со своей любовью, когда он как отравленный! Только он меня когда-то спас, а я его отсылаю в Нес-Циону эту недоделанную, посылаю на перевоспитание к двум контуженым парням!

Меня так и подмывало остановить машину, отозвать Женьку в сторонку и сказать: «Пошло оно все к черту! Дом скоро починят, место есть. За Фарида ты расплатился, они тебя не тронут. А я тебя выхожу!» Но ничего такого я не сделала и не сказала. Чувствовала, что Женька ждет от меня именно этих слов. Но промолчала. Скажи он тогда что-нибудь дельное, даже покажи взглядом, что хочет сказать, я бы отозвалась. Но Женька глядел не на меня, а в окно. И руки засунул в карманы поглубже, чтобы даже случайно до меня не дотронуться.