Читаем Гитл и камень Андромеды полностью

Очевидно, есть картины самого Каца. И, возможно, еще каких-то художников. Могу ли я определить с первого взгляда, какие картины принадлежат кисти Паньоля, какие — нет?

Ага! Это — не Паньоль. Грязные цвета, неумелый мазок, мрак и тоска. Кажется, это та самая опушка городского парка, которую я наблюдала со скамейки в Нес-Ционе. То же дерево и под ним — куст, а под кустом — подобие фонтана. Только домов вокруг еще нет. Или есть, но не те дома. Какие-то скалы, или это контуры домов, замазанные так, что кажется, будто это — скалы. В общем, бред. Мазня. Откладываем.

Еще одна мазня и еще две. А вот это… кто-то пытался делать абстракт. Подписано… подписано «П. Б.». Пинхас Брыля? Черт с ним, нам это не подходит.

А вот эта бабочка на носу у женщины-облака — это для нас. Радостная какая! Надо же — куст, бабочки и облако. Бабочки раскачиваются на ветке, смеются и, кажется, целуются. Цвета чистые, но не очень интенсивные. И — красиво! Вот что хотите делайте, красиво! Не холодный сюр кишками наружу, а этакая весенняя фантазия, легкая и экспрессивная. Хорош! Минуточку, она подписана. Еврейские буквы. Малах Шмерль! Значит, Паньоль именно так подписывал тогда свои работы. Черт же его дернул уподобляться Браку, Делони и Сутину! Дурак, какой дурак! Откладываем. И эту — портрет молодого человека с четырьмя лицами, каждое в иной цветовой гамме, тоже откладываем. Тоже подписана. И опять Малах Шмерль.

А эту мазню — вон! И эту тоже — вон! А это у нас кто? Паньоль малюет под Кандинского? Ну не подлинный же Кандинский тут валяется?! Вон! Жалко, конечно, работа неплохая. Ладно, поставим в угол, поглядим, сколько у нас чего наберется. А это кто на картине? Роз! Точно — Роз! И уже совсем немолодая. Работа, значит, не такая старая. Но какой кондовый расейский реализм! Школа плохая, провинциальная. Подписано — Хези Кац. Он что, подписывался по-русски?

За этой картинкой открылась целая серия холстов с лицом музы Малаха Шмерля. Какое лицо! То дьявольское, то ангельское, но везде прекрасное, озаренное светом изнутри, и где-то я это лицо уже видела. Где?

Среди картин была торчком встроена большая папка, а в ней — десятки листиков бумаги разной величины и назначения — от обложек старых книг до листов, вырванных из школьных тетрадок. И все изрисованы, испещрены какими-то схемами и набросками. В папке встречались и картинки маслом. Шмерль, вернее, Паньоль писал их прямо по холсту книжных обложек, порой специально позволяя некоторым буквам заголовков входить в картину. Буквы были немецкие. А на одном листике красовалась головка той самой музы и было по-немецки же написано: «Эстерке! Не ищи меня! Я обязательно найдусь!» И подпись: М.

Я поглядела на свет: виднелись две дырочки от кнопок — одна посередине наверху, другая — тоже посередине, но внизу. Надо думать, что Малах приколол эту картинку на дверь или на стенку, сообщая таким образом своей музе, что куда-то ушел или уехал, а может, запил.

Эстерке! Это облегчало дело. Песя должна знать, о какой Эстерке идет речь. Эстерке — ласкательное от Эстер, а Эстер — это Эсфирь, то есть Фира, Фирочка, Эткале, Этуш, Эська, Эсенька, Эти. Эстерке — сокращение не такое уж частое. Ну что ж! Ищем Эстерке.

Подписанных картин Малаха Шмерля набралось чуть больше тридцати. Тридцать две для точного счета. И еще пять под вопросом. Эти пять не были подписаны. На неподписанных танцевали хасиды и цадики. А что мы знаем о хасидских танцах? Ничего мы о них не знаем! Я их видела, эти танцы, когда болталась в Цфате. Попала там на свадьбу под открытым небом и глядела во все глаза. Вот пузатый ребе выкидывает ноги налево и направо, идет почти вприсядку, а руками вертит над головой, словно тянет небо за сосцы. И не говорите мне, знатоку алтайской наскальной росписи, что ребе просто напился горячительного и вертит-крутит ручонками и ножонками в полузабытье или исступлении. Этот танец — моление о дожде. И не просто о дожде — о ливне, трещине в сводах небесных, откуда и должна излиться требовательно вызываемая влага.

Ах, доит наш ребе небесную корову, тянет упрямую за сосцы, крутит колесо ног, колесо вселенной, пытается запутать ветер и облака, заговорить, заболтать, умолить пролить драгоценную влагу не там, где облака собирались это делать, а там, где в том нуждаются люди. Но прочти я тогда в Цфате хоть и тридцать лекций по символике шаманского жеста, никто бы мне не поверил. А на рисунке этого Шмерля ребе добыл-таки воду из сосцов небесной коровы! Вот она, вода, льется сверху, наш ребе вымок до нитки и пляшет в радости. Он заставил Небеса дать людям дождь!

Я подумала: «на рисунке Шмерля», а речь между тем шла об одной из пяти неподписанных картин. Шмерль ли их рисовал? Я была уверена, что он. Вернее, Паньоль. Но есть еще какой-то художник, подписывавший картины буквами «П. Б.». И эти картины отдаленно напоминают картины, подписанные буквой «М» или полным именем — Малах Шмерль. Допустим, что речь идет о разных периодах творчества Паньоля. Назовем это: период «П» и период «М».

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза еврейской жизни

Похожие книги