Гитл и камень Андромеды

Сейчас, когда я пишу эти записки, я, разумеется, знаю, какие дороги ведут в Нес-Циону, а какие — выводят из нее. И не стала бы торчать тут в ожидании автобуса. Надо думать, что и тогда мелькнула мысль о том, что пешком можно дойти куда как быстрее, чем дожидаясь автобуса. Мелькнула ли, не помню, но должна была мелькнуть. Но тогда я в местной топографии совсем не разбиралась. У меня и с географией были нелады. Вот спросили бы меня, где он, этот Ришон, расположен, на севере или на юге страны, задумалась бы. Это теперь Нес-Циона располагается в центре израильской ойкумены, и автобусы носятся, как сумасшедшие, мимо нее и сквозь нее. Но то, о чем я рассказываю, случилось давно. Израиль жил тогда тихо и медленно, не умея или не желая выходить из провинциальной дремоты. Даже Тель-Авив жил неторопливо, а уж провинция и вовсе спала.

Что такого интересного могло лежать за пределами этого сна, наполненного созидательным трудом, войнами и борьбой за хорошее место на государственной службе, где можно провести жизнь в относительном спокойствии, получая раз в году деньги на одежду и — как это называли поляки? — ага! на рекреацию в профсоюзном доме отдыха? Прекрасное было время! Но я ему не подходила, как мне не подходила шляпка-колибри.

Пожалуй, Каролю это время тоже казалось чем-то вроде кожаной куртки юношеского размера. А Чума, например, вполне бы в нем устроилась, если бы не Шмулик. Более того, нынешние израильские нравы для нее — скандал! Интересно, как выглядели эти места, когда по ним бродил Паньоль? Я разглядывала окружающий пейзаж и представляла, каким образом Паньоль припечатывал его к холсту. Пленэр — помешательство того времени, несомненно, вывело его хоть раз, например, на эту вот лужайку. У Йехезкеля Каца наверняка валяются холсты с видом во-он того куста. Куст помогает схватить перспективу довольно унылой местности, в которой есть все-таки некоторая живописная прелесть.

А маленькая ришонская колибри… ох, должна была быть у Паньоля пассия с александритовым глазом. Не случайно именно этот камешек и перепал мне от деда через тетю Соню в смешном и изысканном колечке, чем-то напоминающем стайку шляпок, окружавших волшебную старушку. Соня же рассказала, что Пиня застрял на целых три года в Палестине из-за барышни, беленькой, как французская сдоба, и похожей на райское яблочко. Ну вот, это оно самое и есть. Приду забирать свою шляпку и спрошу у старушки про Паньоля. Она еще пожалеет, что так меня обхамила!

Но как только у меня появилась возможность рассчитаться с вредной старушонкой за шляпку, в которой мне отказали, шляпка вылетела из головы, а ее место занял пленэр Нес-Ционы. Трава — выгорела. Кусты в пыли. Вокруг лужайки — дома, какой-то магазинчик, кажется, почта, нет, похоже, банк. Мимо меня прошла вислозадая тетка. Когда Паньоль здесь гулял, она могла быть еще вполне ничего. Нет, пожалуй, ее тогда еще не было на свете. Но Паньоль мог наблюдать ее мамашу. Наверное, и та переваливалась на ходу. И так же сосредоточенно ела на ходу банан.

Тетка вошла в то, что я приняла за банк. Лицо озабоченное. А что, если Йехезкель пошлет меня к такой-то маме? Что, если он выбросил все картины Паньоля, сжег их в костре на Иван-Купалов день — Лаг ба-омер? Тогда — стоп, приехали. Придется искать что-то другое. А если картины сохранились, что делать с торговцем пуговицами, который знает, кто их автор? Убить? Взять в долю? Проигнорировать?

А! На центральной автобусной станции городка Ришон-ле-Цион наверняка не знают, что происходит в галерее Кароля Гуэты в Яффе! И никто этому Йехезкелю ничего не расскажет. В крайнем случае скажу, что пуговичных дел мастер фантазирует.

Тетка вышла из банка. Лицо жутко озабоченное. Все еще ест банан. Догрызает до основания. Кем был Йехезкель Кац до того, как стал продавать пуговицы? Почему Паньоль оставил картины именно ему? Может, хавер Кац был тогда галерейщиком и прогорел? И, возможно, он до сих пор ходит на все выставки, здороваясь издалека с бывшими коллегами? А что, если он преподает рисунок в студии живописи или читает лекции по раннему периоду израильского изобразительного искусства? Такое тут случается. Жить на доходы от продажи картин могут всего несколько человек. Остальным приходится ввозить из Азии маковый сап или искать другие дополнительные источники дохода. Например, продавать пуговицы. И тогда дело плохо. Если Кац все еще крутится в нашем цехе, его придется брать в долю.

Тетка вышла из здания почты-банка и вошла в то, что издали выглядело как вход в квартиру. Оставила дверь открытой. Теперь место выглядело как продуктовая лавка. Почему без витрины и вывески? Вот, вышла, плетется мимо моей скамейки. Лицо благостное, гладкое, довольное. В руках — кульки с продуктами. Нес-Циона — город, в котором можно уладить все проблемы за время поедания одного банана! Однако жарко. Я поднялась и побрела осматривать окрестности. Ну и место! Чтобы это ни пейзажа, ни монумента, ни дома с вывертом, ни клумбы с особым цветком! Как есть — ничего.