Гитл и камень Андромеды

Моско расхохотался, даже не дав себе труда задуматься.

— Картины Паньоля могут быть похожи на что угодно, в том числе и на картины этого Шмерля, но для этого надо, чтобы сначала был Шмерль. И знаешь, если Шмерль умер молодым или пробыл тут недолго и уехал, его могли и не заметить. Времена такие были, не до гениальных художников. Это потом то одного, то другого стали объявлять великими. А тогда на них никто внимания не обращал. Нет, такую находку нельзя пропустить! И одной тебе не справиться. Искусствовед ты, может, и неплохой, но страны не знаешь, истории нашего искусства тоже. Без меня тебе не обойтись.

— А я и не собираюсь. Только отодвинуть себя за рампу не позволю. Эти картины нашла я. Я и буду первой. Вот и все.

— Наглая ты, — нахмурился Шевах Моско. — Все вы, русские, наглые и самоуверенные. Вот я завтра же напишу статью об этом Шмерле. И ее напечатают в любой газете. А ты — пиши, не пиши, кто тебя станет печатать?

— И не надо. Пусть не печатают. До поры до времени. Но картин Шмерля я тебе не дам, иллюстрировать статью будет нечем. Никаких данных о художнике у тебя тоже нет. И не будет. А у меня кое-что есть. Так что — выбирай. Либо ты будешь моим консультантом, либо консультантом станет Николь.

Услыхав имя соперницы, Моско присмирел. Обещал перерыть всю прессу за тридцатые годы и ушел расстроенный.

Это отступление касается Шмерля напрямую. А то, как я стала владелицей галереи в Яффе, его вообще не касается. Но не случись этой истории, не было бы истории Шмерля, потому что я уехала бы в Париж. Стала бы компаньонкой Чумы, а может, открыла бы вместе с Симой свое дело по продаже картин и антиквариата. Такие планы вертелись в моей голове, когда Кароль пригласил меня для серьезного разговора.

Я-то думала, что разговор будет о другом, и заранее раскипятилась. А дело вышло вот как: потеряв Женьку и обретя торричеллиеву пустоту в душе и на банковском счету, я решила распродать большую часть галерейного барахла, а также обессмертить имя нашей галереи, и устроила целый фестиваль. Сначала — вечер бронзовых поделок. Потом — и без какой бы то не было связи с ними — выставку картин отдельных мастеров из разных стран, то есть всего того, что Кароль накупил в своих поездках. Выставки я подготовила по всем правилам: атрибутировала все предметы, выпустила каталоги, обозначила концепцию. Кароль выделил на эту затею совсем немного денег, а идея выставить отдельные картины отдельных зарубежных художников была бредовой с точки зрения искусствоведения, музееведения и галерейного дела, но получилось все неплохо.

Бронзовый хлам вызвал просто бурю восторгов. Местные искусствоведы взволнованно трепались, газетчики строчили в блокноты, меценаты толпились в очереди за облюбованными предметами и отзывали меня в сторонку, чтобы закрепить покупку за собой. Даже телевидение подключилось.

А спустя два месяца открылась выставка зарубежников. Более скромная, конечно, чем первая. И обреченная заранее на провал, если бы мне не удалось получить несколько видеофильмов о выставляемых художниках. Один фильм прислали из Сингапура, другой — из Софии. А не пожалей Кароль денег на билет и гостиницу, из Софии бы и сам художник притащился. Концепция спорная, не стану отрицать: «Что производит современный мир в живописи на периферии критического зрения?» Иначе говоря: что и как рисуют там, куда не попадают нью-йоркские, а за ними и израильские критики?

Под эту сурдинку я вставила в список и двух молодых и непризнанных, но обещающих израильских художников. Несколько картин купили, что уже хорошо. А о двух израильских незнаменитостях и о галерее заговорили всерьез, что еще лучше. И тут появилась статья Шеваха Моско. Что, мол, все перепутано, что зарубежные художники не имеют никакого отношения к бронзовым поделкам, да и подлинность этих поделок сомнительна, откуда они вдруг появились в таком небывалом количестве?

Статья повторяла то, что они проделали с Чумой во время ее выставки. Ушаты вранья с подоплекой. Фактов, разумеется, никаких, зато сколько грязи! Разве я связывала бронзу с живописцами многих стран и народов, которых обнаружил Кароль? И на чем Моско основывает заключение, что бронза поддельная? К ней же приложены свидетельства двух преподавателей из того же «Бецалеля», да еще эскизы? И с чего это кто-то станет подделывать то, что до сих пор лежит мертвым грузом в лавках старьевщиков?

Я понимала, что Моско решил таким образом понизить мне цену, рассчитывая, что я прибегу к нему на поклон с картинами Шмерля в зубах. Но я решила дать бой.

К счастью, Николь давно забыла про Шмулика и выставку Чумы и очень мне обрадовалась. Мы обсудили, как поставить Моско на место. Решили, что я дам интервью в центральную газету, а Николь независимо от этого напишет статью о моем собрании бронзовой дребедени. Пришлось подарить этой Николь свою любимую находку — медную пластину, на которой изображены крестьяне Милле, но в фесках и при пейсах-локонах, судя по всему — салют «Бецалеля» йеменским евреям. Но комплот против Моско стоил дороже.