Гитл и камень Андромеды

— Вам придется самой отправлять обратные переводы, — вздохнул директор. Возможно, и он относился к романтикам. — Но это будет стоить денег. А если вы переведете счет в другой банк, узнать новый адрес, чтобы перевести на него деньги, тому, кто решит их послать, трудности не составит. Я же вам объяснил: банк не может отдать ваши деньги без спроса, но он не может отказаться получать деньги. Ваше согласие для этого не требуется.

И деньги стали кочевать из Эйлата в Яффу и обратно. Женька присылал те, что я отправляла назад, и добавлял новую порцию. Я гнала волну в Эйлат, а она опять накатывала. Прошел год, и мы оперировали уже крупными суммами. Директор банка снова вызвал меня к себе.

— Я советовался с коллегами, — сказал он. — Ваш случай рассматривается на самом высоком уровне. Мы предлагаем открыть особый счет, с которого любой из вас сможет взять эти деньги. Мы привяжем их к индексу и… делайте с ними что хотите.

— Нет! — взвилась я. — У меня не будет общего счета с… этим человеком. Нет, и нет, и нет!

— Я ни разу не встречался с подобным безумием, — вздохнул директор.

Мне стало смешно, как от щекотки. И, не удержавшись, я расхохоталась. Это была последняя тарелка в истории с «Андромедой». И я решила повесить ее на стену.

— Будете оформлять перевод в Эйлат? — спросила кучерявая.

— Нет, я отдам распоряжение купить на эти деньги ценные бумаги.

— И все? — спросила она с тоской.

— Все. Конец фильма.

— А что делать с деньгами, которые придут в следующем месяце?

— Они не придут.

Деньги больше не приходили.

10. Дед, баба и курица Ряба

Я обещала покончить с отступлениями, и я обязательно постараюсь с ними покончить. Книга должна была быть не обо мне, а о Малахе Шмерле. Но так уж получилось, что без рассказа о себе я ничего толком не могу рассказать и о нем. А кто кому обязан своим существованием: я Шмерлю или он мне — вопрос неразрешимый.

Без Шмерля не было бы меня нынешней. Но в те времена, с которых я начала рассказ, я-то была, а вот Шмерля не было в природе. Никто о нем не знал, никто его не помнил, никто не видел его картин.

А в тот момент, когда Женька исчез из моей жизни навсегда, у меня, кроме этого Шмерля, ничего в Израиле не оставалось. На месте моей возлюбленной Яффы, с ее запахами моря, гнили, свежих лепешек, асфальта, жасмина и кофе, который здешние понимающие люди покупают в зернах, самостоятельно жарят и размалывают, а потом осторожно варят в медных турках с тяжелым дном, разверзлась черная дыра. Ни черта мне тогда не было нужно в Яффе. Рынок обрыднул, и малаби — мой любимый приторный миндальный кисель в розовом сиропе — стал горчить.

Да и я никому больше не была тут нужна.

Бенджи делал детей, а дети требуют денег, и Бенджи уже не делал справедливость. Ему перестали доверять, потому что Бенджи стал по-настоящему алчен. Старец Яаков считал, что алчность можно обуздать, только Бенджи больше не внимал его увещеваниям. Он уважал отца, но не почитал его, — а чего стоит уважение без почитания?!

Каролю и Маре было совсем не до меня. Что-то испортилось в их отношениях, а они, вместо того чтобы замереть и оглядеться, заменить неисправную деталь и только потом ехать дальше, неслись как безумные в предвыборной гонке. Кофепития на крыше стали скучным занятием. Дом четы Гуэта кишел мальчиками из предвыборного штаба. Кормить их шашлыками Мара отказалась наотрез, да и Кароль не хотел умалять свое достоинство и появляться перед молокососами в фартуке. Мальчики и так ели из его рук. Поэтому заказывали пиццу из соседней пиццерии. А что это за посиделки на крыше без вина и шашлыков, да еще под бесконечные сплетни о Викторе и старом мэре? Ни о чем другом мальчики Гуэты говорить не хотели и не умели.

А мои соседи по улице воевали с мэрией, Электрокомпанией и Телефонной компанией. За столбы.

Столбы, которые несли на себе электрические провода и телефонные кабели в наш район, были старые. Они наклонились, расщепились и требовали замены. Провода просели, голоса ускользали, важные беседы прерывались шумом и треском, электричество часто прекращало поступательный ход, и все соглашались с тем, что столбы надо менять. Но мэрия кивала на Электрокомпанию, а та на Телефонную компанию, которая упрямо твердила, что столбы давно завезли.

Где они, эти столбы, никто не знал, а я знала, но раскрывать тайну не собиралась, поскольку именно на этих столбах покоилась крыша моего дворца. По этой причине принимать участие в борьбе мне было неловко. И соседи на меня обиделись.

Раньше не успевала я распахнуть ставни, объявляя миру тем самым о своем желании встретиться с ним лицом к лицу, как появлялась соседка Варда с шипящей яичницей на сковородке. Семенила в своих застиранных шароварах, меленько перебирая рваными сандалиями по уличной пыли. Сковорода впереди, за ней едва поспевает тяжелый Вардин нос, густо смазанный сливками. О, этот белоснежный нос-айсберг на фоне малиновых щек с ошметками клубники, утренний косметический салон на дому!