Гитара или стетоскоп?

Балтус незаметно указывает глазами на пышногрудую, щекастую рыжеволосую женщину; черное бархатное платье с широкими белыми рукавами делает ее похожей на гигантскую бабочку.

Симона громко смеется и говорит:

— А я тебе не верю. Сказать, какую бы ты выбрал?

— Ну-ну, даже интересно стало, не тяни!

Через несколько столиков от них, у окна, сидит девушка. Длинные черные волосы, черная юбка, красная блузка, а под блузкой… да, ей не стыдно показаться в бикини на пляже.

— А вот ее, — говорит Симона.

— Спасибо хоть, что не отказываешь мне во вкусе.

Ансамбль все еще играет песню о рыбаках, из дальнего угла кафе к столику пышной «бабочки» бодрым шагом устремляются два солдата. Один из них раскланивается, молниеносно поднимает рыжекудрую на ноги и энергично ведет танцевать. Солдату с трудом удается двигаться в такт.

Второй солдат раскланивается перед черноволосой — и получает отказ.

Балтус раздумывает, как бы ему так направить разговор на то, о чем он размышлял всю последнюю неделю.

— Собственно, мы хотели сегодня, я думал, мы…

— Мне кажется, Балтус, нам надо отсюда уйти, мне здесь не нравится, — прерывает она.

— А теперь? — спрашивает Балтус, когда они выходят.

— В Доме дружбы сегодня, кажется, играет группа из Мейсена, давай заглянем.

Там народу хватает, это слышно уже на лестнице. Балтус бросает взгляд на Симону.

— Недурно, но мы собирались поговорить или как?

Симона молча берет Балтуса за руку и мягко увлекает к лестнице. И снова идут они по теперь уже опустевшим улицам, мимо замка, через парк.

— Ты сердишься, что мы не остались? — спрашивает Балтус.

Симона останавливается и целует его, так мимолетно, чересчур современно, и говорит:

— Будь моя воля, так мы бы сегодня вообще никуда не выходили, ты сегодня днем сказал…

— Сегодня днем, сегодня днем, в конце концов бывает, что человек может изменить свое мнение к вечеру, кроме того…

Поцелуй, которым она прерывает его, не из тех, что мимолетны.

— …а если мы здесь простоим еще не знаю сколько, то покроемся росой, мне уже и сейчас холодно, — говорит Симона.

Балтус накидывает ей на плечи свою куртку. Они бредут домой. Впотьмах, стараясь не шуметь, поднимаются по лестнице. Им вовсе не хочется тревожить сон фрау фон Бреденфельде. Наверху около двери в комнату Симона включает свет в коридоре.

У порога стоят туфли, которых там не было, когда они уходили из дому: вернулась Моника!

Балтус хочет нажать на ручку, но Симона удерживает его, прикладывая указательный палец к губам и показывая на туфли Моники. Балтус, увидев туфли, строит кислую мину. Симона удрученно пожимает плечами. Его лицо вдруг светлеет, кажется, его осенило. В ответном взгляде Симоны — вопрос и сомнение. Балтус показывает глазами наверх и делает приглашающий жест. Симона качает головой. В его лице — отчаяние и разочарование. Симона снимает туфли и аккуратно ставит их рядом с туфлями Моники. Она поворачивает выключатель. Темнота. Балтус чувствует, как она берет его за руку, мягко ведет вверх по лестнице.

Сквозь матовое стекло чердачного люка пробиваются первые, еще сумеречные лучи утреннего света. Рядом с походной кроватью лежат на двух матрацах Симона и Балтус. Он чувствует такое спокойствие, такую теплоту… Словно ветром унесло прочь все мрачные мысли о ближайшем будущем, так мучившие его последние недели. Там, где еще несколько часов назад был сплошной туман, теперь безоблачная ясность. Теперь он знает, что Симона испытывает к нему больше, чем просто симпатию.

Стараясь не потревожить ее сон, он осторожно просовывает руку ей под голову и достает сигареты, закуривает.

Теперь ему хочется поговорить.

— Ты знаешь, какая богатая история у этой походной кровати?

Симона не отвечает.

— Этой штуке добрых семьдесят лет. Брат вашей графини похрапывал на ней в Африке, разумеется, когда не был занят охотой на готтентотов. И угрызения совести не нарушали его безмятежный сон, в этом можно не сомневаться. Когда я подстригал кусты, ваша графиня рассказывала мне, что ее брат служил под началом Леттов-Форбека…

Плечи Симоны вздрагивают, Балтус замолкает.

Она плачет. Он наклоняется к ней. Он изумлен и не знает, что нужно сделать. Хочет поцеловать ее. Она отворачивается.

— Что случилось, Симона, мне кажется, теперь у нас с тобой все хорошо…

— Что значит хорошо? Ты завтра, нет, теперь уже сегодня утром уезжаешь, — говорит она.

— Почему это я должен ехать, я думал…

— Что ты думал? Ты поедешь!

— Я думал, мы остаемся вместе.

— И как ты это себе представлял? Как это у нас может получиться?

— Ну, я работал бы здесь санитаром и снял бы в городе комнатку. И мы могли бы жить вместе. А позже, если у меня получится с учебой, ты поедешь со мной туда, куда меня направят.

— Так-то просто?

— Да.

— Ты забываешь, что я старше тебя и у меня есть Нина.

— Что значит разница в два года? А Нине я нравлюсь.

— Сколько девушек было у тебя до меня… я хочу сказать, ты кого-нибудь уже любил по-настоящему, то есть не только просто спал?

— Нет.

— А ты уверен, что любишь меня так, что твоей любви хватит больше, чем на месяц-два?

— Я в себе уверен, Симона, абсолютно уверен.