Гитара или стетоскоп?

О смерти я размышлял уже не раз, о своей собственной смерти. Я знаю, что смерти никто не может избежать, что рано или поздно она придет к каждому, в какой-то день и час, не сегодня, так завтра, не через тридцать лет, так когда-нибудь еще, но обязательно придет. Я не могу себе представить, что в один миг все вдруг исчезает, превращается в ничто. В ничто, в ноль, в пустоту. Вчера, в это время. Хюбнер еще жил, ел, гулял по парку, быть может, строил планы на будущее, прикидывал в уме, что будет делать после того, как выйдет из больницы. Если б я мог еще раз начать все с самого начала, я бы поступал в своей жизни совершенно иначе, сказал он. Но как именно, этого он не сказал. Надо ли было спросить его? Я нахожусь сейчас как раз в такой нулевой точке, в самом начале пути. Неужели мое начало уже так запрограммировано, что в сорок или пятьдесят мне придется сказать то, что я услышал от Хюбнера?

Неужели и вправду теперь, когда я нахожусь в самом начале, я могу сразу все так спланировать, все так устроить, что позже у меня не возникнет нужды все менять? Неужели и вправду я могу быть уверенным, что врач — единственно подходящая для меня профессия?

А может быть, все, что я себе навоображал, лишь химера? Все это: Балтус в Ламбарене, Балтус — победитель смерти, Балтус — Эйнштейн медицины?

Почему я ни разу не представил себе, как у постели больного я беспомощно смотрю, как угасает человеческая жизнь? А ведь я читал об этом в биографиях великих медиков. Отчего же так сильно потрясло меня то, чему я был свидетелем сегодня ночью?

Может, именно оттого, что жизнь музыканта, например Гарри, не столь сложна, она и кажется безоблачной? Ведь, не говоря уже о деньгах, — она доставляет удовольствие, даже большое удовольствие, ведь так приятно играть для людей, доставлять им радость… Сейчас мне очень хотелось бы поговорить об этом с Хюбнером. Заснуть теперь не удастся. Еду на Циппендорфский пляж и постараюсь найти там Симону и Нину!

23

Нашел он их быстро. И теперь строит с Ниной песочный городок. Симона, прикрыв плечи, сидит рядом и дает им мудрые советы:

— Вы бы сделали еще побольше башенок, тогда ваша крепость была бы похожа на настоящий замок.

Нина и Балтус нагромождают на крепость башни, Балтус разговаривает с Ниной, но вообще-то его слова предназначены для Симоны.

— Ну вот: закончил работу в больнице и завтра, наверно, поеду дальше. Ты немножко пожалеешь, когда меня здесь не будет?

— А ты можешь всегда оставаться у нас, — говорит Нина.

Балтус наблюдает за Симоной. Она молчит.

Нина говорит:

— Скажи ему, мамочка, чтобы он остался здесь, я хочу, чтобы он остался с нами.

Балтус смотрит на Симону, он ждет знака.

— Понимаешь, ему хочется попасть на Балтийское море, Нина, так что нам придется его все-таки отпустить. Да и домой, где он живет с мамой, ему ведь тоже надо, а то мамочка его расстроится, — объясняет Симона, не глядя на Балтуса.

Балтус чувствует: необходимо немедленно сменить тему.

— Все уладится, — говорит он и старается придать своему голосу особую беспечную легкость, — а сейчас недурно, наверно, было бы съесть по шоколадному мороженому. Как ты считаешь, хранительница замка?

Балтус выбрал верную тактику: мороженое — самое действенное оружие, когда требуется отвлечь ребенка.

В кафе, кажется, все уж забыто. Симона и Балтус дурачатся с Ниной. Симона целует Балтуса, а Нина бьет от восторга в ладоши, отчего мороженое чуть не падает на пол. Они не замечают, с каким вниманием, симпатией наблюдает за ними пожилая чета, сидящая за соседним столиком. Видишь, говорит старик, такими вот, наверно, были когда-то давным-давно и мы с тобой, да, когда-то…

— Что сказала бы милая фройляйн, если б я пригласил ее сегодня вечером посидеть в ресторане за бутылкой вина?

Произнося эту торжественную фразу, Балтус удивляется сам себе. Сегодня утром у него было такое настроение, что ему, кажется, никак не могла бы прийти в голову подобная мысль.

— Я не заставила бы господина повторять сбою просьбу, — отвечает Симона.

Без малого неделю не держал Балтус в руках гитару. Эта мысль невольно приходит ему в голову, когда Нина спрашивает, не споет ли он ей перед сном. И вот он играет последний раз для Нины, может, вообще последний раз…

Сегодня вечером он объяснится с Симоной непременно.

Симона надела длинное белое платье. Они бредут по парку, мимо замка, по узким улочкам и переулкам к пасторскому пруду.

Перед самым Клубом союза культуры Балтус спрашивает:

— Заглянем?

— Да можно.

Они садятся за столик. Ансамбль ветеранов играет популярные вещи пятидесятых годов. Один из музыкантов поет грубоватым сиплым голосом трогательную песню о каприйских рыбаках: белла, белла, белла Мария, помни меня вечно… Самозабвенно, тесно прижимаясь друг к другу, танцует на площадке несколько пар. Пять-шесть дам более чем зрелого возраста, пока не нашедшие себе партнеров, оглядывают присутствующих. Мужчин маловато, выбор исключительно скуден.

— Если б ты был здесь сейчас один, с какой пошел бы танцевать? — хихикая, спрашивает Симона.

— А вот с той.