Гитара или стетоскоп?

— Это вообще странный феномен — страсть что-нибудь приобрести. Когда наконец получаешь… Радость, истинная радость овладевает тобой и переполняет тебя, лишь пока ты идешь к цели и чувствуешь, что вот-вот достигнешь ее. Так было у меня, когда я мечтал о собственном доме, а потом и о машине. Если б я мог начать все сначала, с нуля, я бы кое-что сделал совсем по-другому. Кое-что из тех идеалов, которые были у нас вначале, следовало непременно сохранить. Не поймите меня, пожалуйста, неверно, сегодняшние мои идеалы и тогдашние очень даже похожи, я от них вовсе не отказался. Для вас моя болтовня звучит, наверно, очень бестолково и непонятно. Это, может быть, все оттого только, что у меня такое чувство, что впереди меня почти ничто уже не ждет, что вся жизнь осталась позади…

Последняя ночь в больнице. Завтра воскресенье, и он наконец-то объяснится с Симоной. Они пообещали это друг другу сегодня утром.

Быстро пролетит ночь, и наступит прекрасный день — воскресенье, вечером они собираются пойти на танцы, потом он скажет Симоне, что он к ней испытывает, скажет ей, что хотел бы навсегда остаться с ней, если она согласна…

Наступит новый день, чудесный день — воскресенье. Быть может, они еще раз съездят в Фельдберг.

Вот-вот закончится его последнее дежурство в больнице. Еще два часа, и конец смены, конец ночи, наступит утро, свободное, вольное, он пойдет домой, будет завтракать с Симоной и Ниной…

В этот момент вспыхивает лампочка шестнадцатой палаты: Хюбнер.

Балтус медленно идет по коридору, открывает дверь. Палату освещает лишь тусклый свет пасмурного утра.

Балтус щелкает выключателем.

Хюбнер лежит на постели, лицо побагровело, он с хрипом хватает воздух, взгляд блуждает по потолку.

— Господин Хюбнер, господин Хюбнер!..

Мужчина в постели, кажется, ничего не слышит, не слышит, что Балтус окликает его.

Балтус мчится в ординаторскую, звонит врачу — и к Хюбнеру.

Он кладет руку под голову больному, чуть приподнимает его на подушку. Хюбнер дышит все ровней, он закрывает глаза.

В палату входит врач. Балтус отходит в сторону.

Врач нащупывает пульс, наклонившись, слушает сердце.

— Тут мы уже бессильны, уже бессильны, — говорит он, оборачивается и кладет руку на плечо Балтусу. Они выходят из палаты.

Балтус еще не вполне осознает, что произошло. Все его естество противится тому, что здесь, у него на глазах, угасла человеческая жизнь.

— Он действительно умер?

— Да, умер.

В коридоре, у окна, выходящего в парк, они останавливаются.

Врач предлагает Балтусу сигарету. Они курят.

— Честное слово, мне очень неприятно, что вам в последнее ваше дежурство пришлось пережить это, — говорит, сделав глубокую затяжку, врач.

Скорей самому себе, нежели врачу, Балтус говорит:

— Вчера ночью он мне рассказывал, что по-иному распорядился бы своей жизнью, если бы мог начать все с самого начала.

— В такие минуты я иногда жалею о том, что я врач, иногда хочется сменить профессию. Слава богу, в ней есть и другие стороны.

И после короткой паузы добавляет:

— Я слишком даже хорошо себе представляю, как это вас потрясло. Когда так вот внезапно с глазу на глаз встречаешься со смертью… Со мной это случилось на втором курсе института, и прежде, конечно, доводилось видеть мертвых в анатомичке, но когда я сам присутствовал при том, как умирала молодая девушка, а было ей лет двадцать, не больше, я спросил себя действительно всерьез: не ошибся ли в выборе профессии, гожусь ли для нее, так глубоко потрясла меня тогда смерть девушки?

Из больницы Балтус уходит, когда часы показывают уже без малого девять. Он прощается с сестрами и идет в кассу за деньгами.

Проходя в последний раз через маленький больничный парк, он встречает Кристину. Она приближается к нему на костылях удивительно быстро.

— Ты придешь завтра снова в парк? Не видела тебя всю неделю.

Балтусу кажется, будто голос девочки он слышит во сне.

— Нет, — говорит он, — я уже не приду в больницу, завтра я, наверно, уеду отсюда.

— Жаль, а меня ведь очень скоро выписывают. А еще знаешь что, наш папа теперь снова будет жить с нами.

Балтус прощается с девочкой.

От ворот навстречу ему идет женщина в черном. С ней девочка лет шести.

22

Сейчас мне не уснуть. Наверно, самое лучшее поехать вместе с Симоной и Ниной на Циппендорфский пляж.

Хюбнер не выходит у меня из головы. А ведь я его почти не знал. Всего несколько разговоров, вначале он казался мне малосимпатичным. Лишь когда я услышал, как ему хотелось купить куртку, он начал меня интересовать. Чем больше знаешь о пациенте, чем ближе узнаешь его как человека, тем сильней, вероятно, переживаешь, если он вдруг умирает.