Гиперборейский Гимн

Есть вино и вино, музыка и музыка. Есть свет и свет, жертва и жертва, смерть и смерть. Но как различно вино Диониса и подкрепляющий напиток Аполлона! Между свирелью Диониса и арфой Аполлона протянулось бесконечное пространство. Лунного света, распространяющегося среди сонных видений души, не смешать никогда с расплавленным небесным золотом, льющим на землю свои потоки. Юродствующие самосжигания всех видов и оттенков не сопоставить со скачком Курция на белом коне в пропасть для спасения вечного Рима. Гармодий и Аристогитон, нанесшие тирану смертельный удар в заведомо неравном бою, тоже выступали под флагом Аполлона. Наконец, есть и две смерти, отличные друг от друга, несмотря на облекающую их и сочетающую их воедино белую пелену. Смерть Диониса это смерть ради смерти. Смерть Аполлона есть героический перелет на высшую ступень бытия. Все эти сопоставления и различения, конечно, сливаются на высших стадиях гиперборейского богослужения. Из сюиты танцев родится симфония. Отраженный свет луны вернется к своему солнечному первоисточнику. Одетые белоснежными покровами обе смерти исчезнут навсегда в безоблачной синеве. Исполнится в истории мира вещая легенда Аполлона, стоящего в святая святых Дельфийского храма вместе с Дионисом, похороненным у его ног.

– 8 —

Древнейший культ Аполлона – культ Бранхидов. Об этом мы читаем у целого ряда греческих авторов. «Жители Кимы, – пишет Геродот, – решили обратиться за советом к Богу, находящемуся в Бранхидах. Там было прорицалище, издавна основанное, которое обыкновенно вопрошали все ионийцы и эолийцы. Местность же эта находится в пределах Милета, выше гавани Панорма». Здесь важно отметить, что по сведениям историка Бранхиды были предметом богопочитания для всех пеласго-ионических, хамито-яфетидских племен. Бранхос был популярнейшим богом во всей Малой Азии. Новое сведение о Бранхидах мы находим у Павсания. «Селевка я считаю, – говорит он, – одним из наиболее справедливых и благочестивых царей. В Милете он возвратил Бранхидам медного Аполлона, увезенного Ксерксом в мидийские Экбатаны». Сообщение это относится ко временам персидской гегемонии и показывает, что древний культ существовал на пространстве долгих веков.

В другом месте тот же Павсаний указывает на то, что древнейшая обитель Бранхоса пользовалась почитанием Лелегов и Лидийцев. Всё это подтверждает, что мы имеем тут дело с разновидностями одного и того же культа, которые в Дидимах, Кларосе и Колофоне распространяли сходные типы почитания бога.

Бранхиды это неточное название того места, где совершалось поклонение древнему солнечному светилу. В действительности же место поблизости от Милета, ещё ныне указываемое на древних географических картах, носит наименование: гора Фоиры, на берегу Карийской области. Несколько севернее, на горе Микалы, берет свое начало главная река страны Меандр, по сведениям Павсания, протекающая мимо самых Бранхид. Бранхиды это собственно и есть весь горный комплекс, с Фоирой в центре.

Вот что мы читаем в «Илиаде»:

Настес вел говорящих наречием варварским Каров,
Кои Милет занимали и Фоиров лесистую гору,
И Меандра поток и Микала вершины крутые.

Гомер указывает на то, что Ликейцы, Карийцы, и Троянцы сражались как бы под одним знаменем, составляли боевой союз в борьбе с ахейцами. Это фактическая сторона дела. Но причиною этого явления, несомненно, должно быть признано поклонение одному и тому же богу Бранхидов. Ликию, Карию и Трою нужно считать караван-сарайной дорогой на пути гиперборейских масс. Но что означает гора Фаиры? По этому вопросу мы имеем запутавшее всё дело, внесшее сюда много странных предположений, объяснение писателя IV века по Р. Х. Евстафия. В разных местах своего обширнейшего комментария к «Илиаде» он истолковывает слово Фаиры, беря его в основном его филологическом значении. Это будто бы хвойные шишки или древесные вши. Но такое истолкование слова покоится на совершенно неверном переводе того греческого наименования, которое поставлено у Гомера. Если перевести не по Гнедичу стихи Гомера, то вот что получится: Настес вел Карийцев, говорящих на варварском языке, обитателей Милета и горы Фоиры, покрытой сплошной зеленью листьев. Перед нами богатый лиственный лес, свойственный Флоре тех мест, а не чахоточный экземпляр хвойной растительности, усеянной древесными вшами. Да и натянутым до крайности кажется предположение, что резиденцией столь знаменитого в древности храма, куда стекались поклонники со всех концов мира, было избрано место в таком скудном пейзажном пункте, среди роскошной растительности окрестных пространств.