Гиперборейский Гимн

Евангелие в Палестине, буддизм в Индии, являются последними этапами процесса разложения единой космологической мысли. В свете гиперборейской мудрости выступает почти комически вся эта чертология и ангеология евангельских рассказов. Добро и зло торчат из каждой страницы, как пугало и приманка для детей. Феноменально – социальный мир прикрыл своим тяжелым грузом просветленно космическую идею. Поистине гора родила мышь. Космическое прозрение обратилось в социальную реформу. Идея библейско-гиперборейского творчества из ничего заменилось творчеством в духе Иоанна Богослова, со всем аппаратом впавшей в младенчество мысли, со всею истерикою и сантиментальностью триипостасных, тринитарных поэм. А эта бушующая толпа кровоточивых женщин, юродивых и калек, окриневших и одержимых, наполняет арену воплями своих страданий – опять-таки под жгучим южным солнцем. Здесь апогей дуализма. Здесь его коронация. Он здесь зафиксировался на многие и многие погибельные века для огромной части человечества. История водрузила в самом центре своей работы флаг лицемерия. С гимном единства в сокровенных тайнах души человек двинулся по путям жизни под освещенную хоругвью двойственность.

– 4 —

Совершенно то же явление представляет собою и буддизм. Бегство от жизни в смерть потому что эмпирический мир безнадежно погружен в зло, моралистическая идеология, обращенная лицом к лику порабощенного человечества, возвещение социального фатома быта, реакция против кастового устройства браминской Индии – вообще та же мышь, рожденная горою. Притом изумительное единство судьбы и там, и здесь. Христианство вышвырнулось из недр иудаизма, недр благословенно гиперборейских. Буддизм то же не удержался в своём вечно цветущем лоне. Он тоже был выброшен в мир окрестных стран. Преломляясь в атмосферах разных народов, сейчас живет он в бездейственно созерцательных монастырях тибетско-монгольских гор, у трезвенно практических позитивистов и государственников Китая и Японии, кочует среди полудиких бурят Сибири и волжских калмыков.

– 5 —

Эти два порождения – христианство и буддизм, эти две верховные измены монизму – обошлись дорого народам. Палестина пала не в 586 году, когда над нею занес свою секиру халдейский царь Навуходоносор, а именно тогда, когда совершилась великая переоценка ценностей, когда космические идеи уступили место антропоморфным построениям хамитских народностей. Такой гигантский шаг в сторону от ранних взлетов первого библейского стиха к мировому единству. На месте этого разрыва с гиперборейской святыней – разрушенный навсегда храм и погибшее национальное существование народов. А в далекой Индии буддийский катехизис отменил ведантскую мудрость, принес народу ту же смерть.

Но эти погибели в суммарной истории человечества приобретают характер жертвоприношений. Не удерживаясь в лоне создавших эти идеи народностей, выброшенные в мир чуждых стран, они фатально влекутся к собственной своей гибели. Историческое христианство подрезано интеллектуально-научной работой человечества. Мы неудержимо идем навстречу возрождению гиперборейской мысли. Несмотря на многочисленность своих последователей буддизм постепенно испаряется, мертвеет в условиях быта активно деятельных народов Востока и в кабинетах и будуарах аристократической Европы. Он легко сплетается, с одной стороны, с грубыми пережитками китайского шаманства, а с другой стороны, с святительской агиологией тюрско-монгольских Четьи-Миней. Не это ли преподносилось воображению Шопенгауэра, когда в последние дни своей жизни он восторженно говорил о Ренессансе Веданте. В самом деле, если бы не такая перспектива, то что, кроме печальной гибели, может предстоять человечеству, пережившему христианство и буддизм.

Мы проснулись. Мы протираем глаза.

– 6 —

Греческого Диониса можно считать самым ярким воплощением феноменальной двойственности. Тут и кровавое заходящее солнце, и растерзанный бог, уходящий в царство Аида, и восход и воскресение. По времени Дионис воцаряется в Греции раньше Аполлона, как двигатель живого эмпирического мира, особенно насыщенного темпераментом Эллады. Конечно, он несет с собою культуры низших этических яфетидских величин, пеласгов и ионийцев, с пьяными дифирамбами, с хаотическим плясом менат и сатиров. Это безудержная дикость, элементарная оргия первобытных поселенцев страны, изобилующей вином и медом. Без сомнения, верования, связанные с культом Диониса, с культом алкоголических восторгов, не были лишены и шаманского оттенка, который сказался особенно ярко в элевсинских мистериях. Сам культ Прометея, в сущности, тоже не лишен этих магических элементов, на что уже указал, между прочим, талантливый русский исследователь Властов[54].