Гибель Марса

  -- Зачем назад? - хотел ответить я, но почувствовал, как потихоньку, но верно скольжу туда, откуда тянуло сквозняком. Было так темно, что ничего нельзя было разглядеть. Леха, кряхтя, полз следом. Ему мешал живот и одышка. Вот что значило жениться и просидеть два года на севере. Лично я не собирался повторять чужих ошибок - в смысле, жениться.

  Не успел я об этом поразмыслить, как понял, что падаю и вообще, что мы с Лехой влезли в обыкновенный мусопровод.

  В общем, выпали - с третьего этажа прямиком в какие-то баки с арбузными корками, пивными бутылками и объедками. То-то было грохота!

  Леха по инерции вывалился из мусорного ящика и залился смехом, показывая на меня пальцем.

  -- Посмотри на себя, -- буркнул я, потирая бок и направляясь к ближайшей садовой бочке с водой.

  Нетрудно было представить, как я выгляжу, если Леха выглядел следующим образом: с его ушей свисала лапша, а голова была в арбузных семечках. Кроме этого он был весь мокрый, как новорожденный щенок, во все той же слизи, которая стекала на траву.

  -- Подвинься, -- сказал он, пристраиваясь рядом.

  И тут заорали сто тысяч кошек, да так, что мы присели, и только после этого обнаружили, что находимся в большом старом саду и что этот сад напоминает земной, но никак не марсианских, ибо под холодным солнцем Марса не произрастали персики и бананы, а на финиковых деревьях не сидели павлины - хвост одного из них с зеленовато-синим отливом свисал нам прямо на головы, еще парочка что-то клевала за живой изгородью самшита и не менее десятка расхаживало по мавританскому газону и находилось в ближайших зарослях, потому что как только заорал тот, что на дереве, ему стали вторить все остальные. И все бы ничего, но кошачьи крики павлинов почему-то резонировали с окружающим пространством. Что было, по меньшей мере, очень странно. Вот, чего испугался Леха, а вместе с ним и я.

  -- Чудеса... -- произнес Леха, озираясь. - На Марсе павлины!

  Я даже не стал развивать эту тему - и так приключений хватало, если еще окажется, что мы не на Марсе, то лучше тогда не жить. Даже Европа меня устраивала меньше, чем, скажем, Луна, потому что земной спутник давно был обжит, в нем если и было серо и монотонно, то хотя бы сухо и тепло, потому что гелий-3 добывался в избытке для всех марсианских, европейских и бог знает еще каких реакторов.

  -- Хватит марафет наводить, -- сказал я, вытираясь надушенным носовым платком, который Катажина Фигура предусмотрительно сунула в карман куртки, -- идем!

  Мне не терпелось разузнать, чей это сад и вообще, что происходит. При всех равных условиях, лично я предпочитал, чтобы это был Марс. Мне казалось, что это логичнее - ведь мы шли к Жоре Мамырину. Впрочем, его-то мы обнаружили очень быстро: в тенистой беседке, да еще в компании Федора Березина, одетого в грязноватый зеленый комбинезон, и с аккуратными армейскими усиками, а его высокий лоб философа был аккуратно заклеен пластырем. Присутствие Федора Березина в контексте всех наших злоключений, бабона и прочих чудес времени было как нельзя к месту.

  -- Привет! - обрадовались мы. - Как дела?

  -- Это долгая история, -- сдержанно обрадовался Жора Мамырин. -- Присаживайтесь, если хотите убить пару лет.

  -- Надеюсь, это была шутка, -- дружелюбно брякнул я и был недалек от истины.

  Они давно пили. Это было заметно по их одухотворенным лицам.

  -- Куда ты пропал? - спросил Леха Жору Мамырина, пожимая обоим руки.

  -- Кто понял жизнь, тот работать бросил, -- заявил Жора.

  -- И-то правда, -- согласился Леха.

  Жора Мамырин был продуктом моды инуа, возникшего примерно в те года, когда я родился. На память о нем у Жоры остались знак "лица" на щеках и золотой "йо" в правом ухе. Знак "лица" означал веру в духов Марса, а золотой "йо" - конкретно в высшее существо Йо, которое ассоциировалось с карапетами - разновидностью летающих шитиков пустыни Кара. Однако мода на духов быстро сошла на нет, а когда я поступил в университет, он ней вовсе забыли. Можно было, конечно, избавиться от языческих символов, но Жора Мамырин остался верен себе - даже через столько лет. Один золотой "йо" стоил бешенных денег и мог обеспечить безбедную старость.

  Я вспомнил девиз своей молодости: "Не доверяй никому старше тридцати!". Теперь мне тридцать семь, и я бы переиначил: "Не доверяй никому старше пятидесяти!", потому что я чувствовал себя молодым, а все пятидесятилетние казались слишком правильными и скучными. Жоре Мамырину было пятьдесят пять. Но он не казался мне скучным. Может быть, потому что у него был нетипичный для пятидесятилетнего вид: длинные волосы и горящие таинственным светом глаза. Правда, у Жоры Мамырина во рту не осталось ни единого зуба, за исключением большого переднего, который торчал, как у зайца. Впрочем, годы брали свое - его лицо вот-вот грозило превратиться в печеное яблоко. Я представил, что доживу до такого возраста, но ничего не получилось. Не стоило даже пытаться.

  -- Пить будете?

  -- Будем! -- с готовностью согласился Леха. - А...

  -- Только не надо спрашивать, за что! Просто пить!

  -- Хорошо, -- согласились мы.