— Прошу вас, — упал на колени бедолага. — Я еще слишком молод! Пощадите! Возьмите моего отца! Он — вдовец! Ему уже все равно! Он две недели помереть не может! Возьмите его!
Его дрожащая рука указала на дряхлого старикана, которого, видимо, сняли со смертного одра по приказу герцога.
— Я вижу свет… Там, в темноте, — выдохнул старикан и подозрительно обмяк.
«Он две недели помереть не мог!», — перешептывались слуги, глядя на тело старого деда.
— Никаких возражений! — рявкнул герцог, потирая руки. — Совет вам да любовь! Я даже жалую вам земли под Риверстоуном.
Герцог долго вспоминал, какие земли находятся подальше от замка и поближе к ненавистным соседям.
— Не на–а–адо! — выл парень. — Лучше в пропасть! А давайте я в вас плюну, а вы меня в пропасть?
И тут его осенила гениальная идея.
— Долой герцога! Долой! — заорал он, с надеждой глядя на Бертрана. — Угнетатель! Сжечь замок! Долой крылатого тирана!
Обычно такие вещи герцог не прощал. Любой зачинщик бунта тут же летел в пропасть, но сейчас у Бертрана рука не поднималась.
— Хватит работать на него! Давайте поднимем мятеж! — кричал сообразительный паренек, жалобно заглядывая в глаза герцогу.
— Я тебя прощаю в честь твоей свадьбы, — зловеще заметил Бертран, проявив несвойственное ему милосердие. — Вот тебе жена. Деньги тебе сейчас вынесут! Найдите им лошадь и повозку!
Слуги сообразили моментально, и через десять минут на том месте, где стояли и лежали женихи, стояла повозка груженная приданным.
— Спасибо вам, — улыбнулась Пять Мешков. Она посмотрела на герцога с такой грустью, словно вот–вот заплачет.
В этот момент герцог поймал себя на мысли, что жених не понравился. А раз жених не понравился, то есть все шансы, что она вернется.
— Я — мужчина, я не должен плакать, — мысленно уговаривал себя Бертран. — Ирлинги не плачут…
Ничего себе! Самого красивого выбрал! Обычно старых берут, а тут молодого, красивого! Не каждый герцог так милосерден. И миллион приданого дает!
Ничего, кур купим, а там еще чуточку денег останется. Главное, кур купить!
— Спасибо вам, — погладила я руку герцога, который вдруг посмотрел на меня с такой тоской, что я сама чуть не расплакалась. Бедный, как он теперь без меня будет? Умрет от тоски, поди… Ничего, я его тоже не забуду. Всю жизнь помнить буду.
«Неси веревку!», — командовали слуги. — «Ты куда от счастья своего собрался тикать? Куды намылился?».
Я ласково посмотрела на герцога в последний, прощальный раз, а повозка тронулась.
Рядом со мной сидел связанный и привязанный к телеге жених. Видимо, его связали, потому что сбежать захочет. Ну еще бы! Привык, поди, к замку!
В руках связанного жениха были поводья, но править лошадкой было не надо. Тут одна дорога. И лошадь знали ее наизусть.
Замок медленно удалялся, а я сидела и смотрела на мужа, который плакал. Видимо, он тоже привык к замку, раз так убивается. А буду ли я скучать?
Замок становился все меньше и меньше… Наверное, буду. Не по замку. По герцогу. Хороший он, добрый. Никогда ни словом плохим не обидит. Эх! Хоть бы ему невеста хорошая досталась.
Глава тринадцатая
Когда скрипучая повозка выехала в ворота, увозя приданное, достойное любимой дочери графа, герцог Бертран выдохнул. Но его выдох никто не услышал. Потому что в этот момент шумно выдыхал замок.
Поднялся такой ветер, что чуть не сдуло тот самый стог соломы, который герцог запомнил надолго. Белье, развешенное на окаменевшем тролле, высохло в считанные мгновенья.
— Расходитесь по делам! — прикрикнул герцог, обводя взглядом всю челядь и крестьян с полей. Видимо, они ждали праздника, но Бертран просто взмахнул крыльями, направляясь в свою башню, решив, что лучший праздник — это тишина.
Вино из его собственных виноградников плескалось в хрустальном бокале. В камине, больше похожем на жаровню, уютно горел огонь. Несколько пустых бутылок валялись на полу, словно пьяные.
В сумраке наступившего вечера слышались песни слуг.
Со стен смотрели унылые головы троллей и прочей нечисти, а Бертран, расположившись в кресле так, что отпирался спиной на ручку, закинув ноги на вторую, сидел и вспоминал тот ужас, который ему удалось пережить. Его крылья касались пола, а пламя разгоралось все сильней, стоило только плеснуть в него содержимое бокала.
«Исабо!», — зашипело вино на раскаленных углях.
На мгновенье герцогу показалось, что это не пламя, а рыжие волосы. Он моргнул, чтобы отогнать наваждение. И снова в камине резвилось пламя, потрескивая сухими дровами. Искры, которые поднимались, собирались в силуэт, поправляющий рубаху на плече.
«Ис–с–сабо!», — змеей шипела смола на дровах. — «Ис–с–сабо!».
Бертран дернулся, мотая головой. И снова это было обычное пламя, которое весело скакало по дровам. «Исабо!», — слышалось шипение в камине.
— Наконец–то в замке будет спокойно! — поставил точку герцог, всеми силами отгоняя это странное наваждение.
Слуги уже устали петь, вечер мрачнел и превращался в ночь, в открытые окна задувал свежий горный ветер, проветривая замок.