Герцог в сияющих доспехах

– Ваше поведение заставило его взглянуть на вас повнимательнее. Кроме того… – На минуту леди задумалась. – Я подозреваю, что кто‑то сказал ему, что шансов вас получить нет. Именно так бы поступила я, если бы Эшмонт рассказал мне о девушке, которую я бы одобряла. Он игрок до мозга костей, но скоро и он поймет, что придется потрудиться, чтобы завоевать также и ваше уважение, и вашу любовь. А когда он добьется…

– Если! – против собственной воли выпалила Олимпия.

– Никаких «если»! – отрезала леди Джулия. – «Когда». Я знаю Эшмонта так же хорошо, как собственного племянника и третьего идиота. Куда один, туда и двое других. Они неразлучны с тех пор, как встретились в Итоне. Никак не предполагала, что Рипли отправится за границу без них и задержится там на год. Но, как я уже говорила, он, возможно, устал от такой жизни. И надеюсь, что повзрослел: разумеется, не так, чтобы очень, однако достаточно, чтобы сегодня сделать все, что в его силах, чтобы… скажем, не запутать дело еще больше.

Она бы не запуталась, если бы не увидела его обнаженным, подумала Олимпия, и если бы он не начал ее целовать совсем не по‑дружески. Но он всегда был невоздержан, любитель розыгрышей и к тому же повеса. Беда в том, что она нарушила больше приличий, чем могла бы от себя ожидать, причем всего за несколько часов. И это вывело ее из равновесия.

Олимпия никогда не грешила безалаберностью: всему виной бренди. Будучи сбита с толку, она согласилась выйти за совершенно неподобающего Эшмонта. В качестве няньки или нет, но она будет полной дурой, если, невзирая на недостатки герцога, не воспользуется вторым шансом, коль скоро таковой ей представится, что маловероятно после сегодняшней‑то скандальной выходки.

Окажись тетя Делия дома, чтобы принять ее у себя, и скандал удалось бы замять. Теперь репутация Олимпии наверняка погибла. Рипли считал иначе, но он же мужчина, причем герцог. Он и понятия не имеет, как быстро и как жестоко можно осудить женщину, если целый день и часть вечера провела в тесной карете с одним из «их бесчестий». Публика легко представит, что за сцены могли разыграться там. Олимпия была готова погрузиться в пучину отчаяния. Сатирические листки уже мелькали перед ее мысленным взором, когда леди Джулия заговорила:

– Я думаю, не стоит недооценивать Эшмонта. Возможно, на это уйдет некоторое время, но вы будете с ним счастливы, как только он сумеет добиться от вас любви и уважения. Я сужу по собственному опыту. Ведь Чарлз не был моим первым избранником. Признаюсь, я вышла за него, покоряясь обстоятельствам, если не от отчаяния, но он поклялся сделать меня счастливой во что бы то ни стало, и доказательством того, что так и случилось, служит мое горе во вдовстве. Однако говорят, что время исцеляет все раны, и я уверена, что мало‑помалу смогу утешиться. Все, не стану вас больше утомлять. Если захотите, поговорим позже, а сейчас я бы посоветовала вам поспать.

Леди Джулия вышла из комнаты, предоставив Олимпии прекрасную возможность для размышлений, хотя она уже и так голову сломала! Ее мысли путались, и она нисколько не сомневалась, что заснуть ей не удастся. Тогда Олимпия принялась мерить шагами комнату, пытаясь рассортировать и разложить по полочкам все, что случилось с ней за этот день.

Олимпия не помнила, как легла, и страшно удивилась, когда Пикар разбудила ее, чтобы помочь одеться к обеду.

Рипли надел к обеду кое‑что из гардероба дяди, не совсем по фигуре, но и в этой одежде, как в том костюме, что приобрел в Патни, он выглядел настоящим герцогом и был непозволительно хорош.

Хоть и с трудом, Олимпии удалось убедить его положить ногу на стул. Он с ворчанием, но согласился, а буквально через несколько минут забыл, сколь нелепо выглядит, развеселился и принялся всех развлекать.

Говорил он главным образом о своих странствиях по Европе и оказался превосходным рассказчиком, как те писатели‑романтики, которых так любил. Он заставил обеих дам смеяться, снова и снова – и Рипли выглядел обезоруживающе проказливым и был так доволен собственной персоной, что обе дамы смеялись не переставая.

И это было очень кстати, поскольку дало возможность Олимпии больше не думать ни о родных, ни о скандале, ни об Эшмонте, и в то же время плохо, потому что она понимала, что могла бы слушать его хоть до утра. Когда в последний раз ей хотелось внимать мужчине, который говорил вовсе не о книгах? И почему этим мужчиной оказался не кто иной, как Рипли?

Она разрешила себе порадоваться передышке, забыть о душевной буре. Когда вокруг сновали слуги, личные дела стоило отложить до конца обеда.

Ждать долго не пришлось.

После обеда леди Джулия вместе с гостьей переместились в библиотеку. Как только слуги устроили его светлость на диване и вышли, после изрядной суеты, леди тут же напустилась на племянника:

– Что за план у тебя был? Или ты явился сюда в надежде, что я все устрою?

– Дело осложнилось, – заметил Рипли.

– Леди Олимпия поведала мне… зная тебя, могу предположить, что не все, но бо́льшую часть, – сказала пожилая леди.