– Но Рипли не сделал вообще ничего, даже пальцем не пошевелил! А теперь… Нет, погоди. Я просил его присматривать. Если она в самом деле дала деру и это не в шутку, то он как раз за ней и присматривает. Хорошо, если так, потому что она – та самая, которую я нашел.
– А ведь она была у нас на глазах, год за годом.
– Но мы не замечали. И меньше всех я. А потом вдруг увидел. И стал ухаживать. И получил. Не Рипли. Если она решила сбежать… – Эшмонт стиснул зубы. – Тогда я просто исправлю то, что нужно исправить, и верну ее.
– У тебя получится, – заверил друга Блэквуд.
– Сначала нужно ее найти. Как думаешь, где? Лондон?
– Ставлю на Лондон, – сказал Блэквуд. – Весьма вероятно – Гонерби‑хаус.
– Не тот дом, где свадьба? – уточнил Эшмонт. – Нет, маловероятно. Досадно, что они решили устроить свадьбу в Кенсингтоне: из Гонерби‑хауса бежать было бы труднее. Наверное, мне стоило дождаться, пока они не закончат перестраивать старый дом.
– Ну и ждал бы год, а то и два, потому что, уверяю тебя, там дел непроворот.
Эшмонт покачал головой.
– Нет, зачем ждать? Я нашел Олимпию, ухаживал, она сказала «да». Ничто не предвещало… А что теперь?
В гостиную вошла жена хозяина гостиницы.
– Твикенем, ваша светлость! Вернулся кучер, которого они наняли, и говорит, что лошадей сменили в Твикенеме, а уж оттуда покатили в Гилфорд.
Эшмонт уставился на Блэквуда.
– Какого черта?
– Гилфорд, – тупо повторил Блэквуд, потом до него дошло. – Так он везет ее в Кемберли‑плейс, к Алисе! – Он рассмеялся. – Становится все интереснее.
Эшмонт вскочил со стула.
– Чтоб ему провалиться! Теперь я должен гнаться за этим олухом до самого Гилфорда!
– Да, и вырвать леди Олимпию из лап герцогини и ее тетки. Вот будет потеха!
Но Эшмонт уже бежал к выходу, требуя подать лошадь. Спустя несколько минут, когда он был уже готов взлететь в седло, из гостиничного двора выбежал некий красномордый субъект с воплями об украденной собаке.
Эшмонту было наплевать на собаку, как и на все, что красномордый мог сообщить про герцога Рипли: настроение у него было не самое лучшее, и он хотел ехать как можно скорее, – однако подлец сделал нелестное замечание насчет дамы, которая была с Рипли.
Так случилась вторая заминка, во время которой Эшмонт попытался прибить наглеца.
Сначала из глаз посыпались искры, потом, открыв глаза, Рипли увидел, что лежит лицом в грязи, и попытался встать, но правую ногу пронзила такая боль, что он выругался.
Услышав крик, он поднял голову и увидел, как по полю к нему бежит леди Олимпия. Юбки раздуваются, черное кружево развевается за спиной. Приложив больше усилий, чем следовало бы, невзирая на решительное возражение своей правой ноги, Рипли перекатился на спину и с трудом привел себя в сидячее положение.
В правой ноге пульсировала боль, в боку ныло и саднило: неприятно, неудобно, но не смертельно.
«Ничего страшного! – сказал себе Рипли. – Вставай!»
Олимпия опустилась на колени возле него и распорядилась:
– Не двигайтесь!
– Дайте мне минуту, и я встану: сейчас, вот пусть только мир перестанет вертеться у меня перед глазами. Попал ногой в кроличью нору, вот и все. Не иначе, здесь обретается тот, кто устроил псу славную охоту.
Опираясь на руку, Рипли попытался встать, но нога подкосилась, и боль стрельнула вверх. Олимпия коснулась его плеча.
– Не надо.
Услышав глас приказующий, Рипли инстинктивно замер, а потом и рассмеялся, про себя. Действительно, умереть со смеху: он услышал ее пронзительный свист – самое то, что нужно, чтобы подзывать собак и мальчишек. И как любой мальчишка или пес, он застыл на месте и, обернувшись на зов, оступился и упал лицом вниз, прямо в грязь.
– Все в порядке, просто упал неудачно.
– Не двигайтесь, – повторила Олимпия. – Дайте‑ка взгляну.
– Вроде ничего не сломано, – сказал Рипли скорее для собственного успокоения. – Но моя шляпа угодила вон туда, в коровий навоз.
Он попытался встать, но вторую ногу пронзила такая боль, что он чертыхнулся, потом медленно вдохнул и выдохнул.
– Именно. Не попытаться ли вам заставить работать свой вконец обленившийся мозг и извлечь капельку здравого смысла? У вас повреждена нога.
– Признаюсь, я здорово треснулся, когда свалился лицом вниз, – сказал Рипли.
Наверняка он подвернул ногу, в худшем случае, или просто ушиб. Не из‑за чего поднимать столько шума.
– Я думаю, – согласилась Олимпия. – А теперь смирно. Придержите язык и дайте мне посмотреть. Ах нет. Не обращайте внимания. Знаю, что придержать язык – это выше ваших сил. Хотя бы не шевелитесь. Главное – чтобы вам не стало хуже.
Рипли показалось, что он расслышал, как она подумала: «Идиот вы этакий».
Леди Олимпия была права: он бы тоже в подобной ситуации приказал ей сидеть смирно. Беда в том, что внутренний голос тихо подсказывал Рипли, что травма серьезная, и от этого намека к нему уже подкрадывался страх.
«Не будь ребенком, – приказал себе Рипли. – Не умер же! И крови не видно. Просто немного обездвижил. Ненадолго: на минуту‑другую».
И не из‑за чего тревожиться.
– Посмотрите, что стало с перчатками, – посетовал Рипли, протягивая руки. – Только посмотрите на них!