Герцог в сияющих доспехах

Олимпия почувствовала, как к глазам подступает предательская влага.

– Вы были прекрасны, когда напились допьяна и сбежали, – добавил Рипли. – Вы были восхитительны, когда приказали мне помочь вам перелезть через стену, гоняли туда‑сюда. Задали вы мне жару! А я‑то, идиот, еще пытался вами руководить. Жаль, что упустил вас из поля зрения много лет назад: мы бы отлично повеселились.

– Ничего, наверстаем, – успокоила мужа Олимпия, и голос ее дрогнул, на глаза навернулись слезы.

– Не надо плакать.

– Я не плачу, они как‑то сами… Это очень трогательно: супружеский долг.

– Да, если его правильно отдавать.

– И с правильным мужчиной, – улыбнулась Олимпия. – Или правильным, но испорченным. – Она протянула к нему руки. – Поцелуйте меня.

– Как будет угодно моей даме.

Рипли склонился над ней, она обхватила его за плечи, и поцелуй на сей раз вышел не так уж нежно. Нет, нежность была, но вместе с ней и темная ярость: так весенняя дымка сменяется летней грозой.

Она без стеснения трогала его, изучая и постигая, оценивая ощущения, – так, как изучал ее он. Она целовала его плечи и руки, гладила ладонями крепкое тело, куда только могла дотянуться. Почувствовав настойчивое прикосновение его плоти, она обхватила ладонями его ягодицы и тут же ощутила его руку у себя между ног, куда он целовал ее и где проделывал всякие нескромные, но исключительно приятные штуки, и где сейчас она сгорала от нетерпения. Потом наконец он вошел в нее, тихо вскрикнув от восторга.

На этот раз ее тело приняло его легко, и это было всеобъемлющее чувство: радость соединения и счастье свершения. Жар и запах его кожи, смешанный запах их тел, и самое главное – невероятная радость чувствовать его внутри себя. Она обхватила ногами его бедра, стараясь прижаться как можно плотнее, чтобы он проник глубже, еще глубже… и закричала: без слов, просто удивление и восторг.

И на этот раз все было гораздо дольше, чем тогда, в рыбачьем домике: не лихорадочная спешка, но акт любви, потому что сейчас в их распоряжении было все время этого мира. Олимпия словно восполнила пробел в танцах, которые пропустила на балах. И более того: познала потрясающую близость, кожа к коже, обжигающую и дарующую радость. Она двигалась в такт с ним, следуя заданному ритму: сначала медленно, потом быстрее и быстрее, как в безумном вальсе, пока взметнувшийся вихрь не унес ее на небеса. Там она загорелась звездой, которая взорвалась от счастья. Ослепительная вспышка, другая, и, наконец, полет в ночном небе, кружение и медленное падение, а потом приземление прямо в его надежные руки.

Глава 17

Мало! Как ему было этого мало, просто ничтожно…

Рипли крепко обнял жену: возможно, эта ночь была последней, которую они проводили вместе.

– Ну, вот это уже кое‑что.

– Насколько я понимаю, – заметив, что он не слишком доволен, сказала новоявленная герцогиня, – исполнение супружеского долга не может считаться идеальным, если дама не падает в обморок.

– Или не кричит. Желательно и то и другое.

Она повернулась в его объятиях, так чтобы взглянуть в лицо.

– Неудивительно, что я ничего не вычитала в книгах в Ньюленд‑хаусе, неудивительно, что мама говорила обиняками.

– Ах да, книги… – усмехнулся Рипли. – У меня обширное собрание безнравственных книг. Некоторые весьма старые, хотя ни одна из них, конечно, не идет ни в какое сравнение с «Библией» Мазарини, где подвижные литеры.

– Первая книга с подвижными литерами.

Рипли рассмеялся.

– Я также могу считаться счастливым обладателем обширной коллекции скабрезных карикатур, в том числе прекрасной серии непристойных рисунков Томаса Роулендсона4. Кстати, куда бы вы пристроили книги непристойного содержания согласно вашей классификации?

– В раздел натурфилософии, – сказала Олимпия. – А может, в зависимости от жанра… Смотря что.

Он прищурился.

– Похоже, вам уже знакомы подобные иллюстрации. Мне следовало догадаться.

– Боккаччо, Овидий, Чосер. Но если ничего не знаешь, то от подобных книг будет мало проку. Теперь я их прочитаю заново, новыми, так сказать, глазами.

– Жаль, вам не попалась «Школа Венеры»: вы бы много чего узнали. Эпоха короля Карла Второго, кажется. Там описывается, в откровенных подробностях, все, чем занимаются мужчины и женщины. Иллюстрации прилагаются.

У нее глаза полезли на лоб, и определить их цвет сейчас, при мерцающих свечах, было совершенно невозможно.

– Неужели? Похоже, именно это мне и было нужно, когда я рылась в дядиной библиотеке. Но я же не знала, где искать!

– Если у него есть подобные книги, он, без сомнения, держит их под замком, – предположил Рипли. – Как, должно быть, и ваш батюшка.

– Не уверена, что папа вообще знает, какие книги есть в его библиотеке, – сказала Олимпия. – И никогда не узнает, поскольку его книги теперь принадлежат нам. Надеюсь, вы подумали, куда мы их будем ставить.

В обмен на щедрое денежное вознаграждение библиотека графа Гонерби становилась частью приданого Олимпии – таково было условие, которое Рипли в последний момент включил в брачный договор.