Герцог в сияющих доспехах

– Ставьте куда пожелаете, – пожал плечами он. – Мы можем расширить библиотеку здесь или перевезти книги в дом в Линкольншире. Или в другой. Переставляйте книги как захотите. Здесь найдутся и никчемные издания, от которых вы захотите избавиться. Вам будет чем заняться, однако я не сомневаюсь, что в этом смысле лорд Мендз предложил бы вам гораздо больше.

Олимпия приподнялась на локте.

– Я не собиралась посвятить свою жизнь классификации книг в вашей библиотеке, милорд!

– Рад это слышать, потому что у меня столько нереализованных фантазий!

Если бы он знал, какое это счастье – быть женатым, обзавелся бы супругой давным‑давно! Но это должна была быть только Олимпия. Но ничего: раскисать ни к чему – у них полно времени.

– Что же, если мне суждено всю жизнь провести в постели…

– Нет‑нет, я не настаиваю: есть множество других интересных мест.

– Если мне суждено всю жизнь провести в исполнении супружеского долга, – поправилась Олимпия, – то меня радует мысль, что у вас живое воображение, фантазии…

Он сверкнул хищной улыбкой.

– Даже не представляете, какие, дорогая: шокирующие. Вот например: вы, как хозяйка моего дома, закатываете грандиознейшие в Лондоне балы и самые роскошные званые обеды. Мы с вами будем кататься в парке и выезжать верхом. При этом вы, как законодательница мод, станете носить самые смелые наряды.

– Шокирующие.

– Одно дело – холостой герцог, и совсем другое – женатый, – продолжал Рипли. – Общественные обязанности, знаете ли. И, как вам известно, я очень люблю повеселить публику. Но отныне весь город будет говорить о моих званых обедах совсем по другой причине. Представьте, как отвалятся челюсти, когда высший свет узнает из «Утреннего обозрения» Фокса, что мы принимали у себя королевскую чету!

– Уже вижу, как от удивления джентльмены падают со стульев в своих клубах, – подхватила Олимпия. – Вообще‑то я и свалилась бы с кровати, если бы меня не держали.

Она ласково взъерошила ему волосы, и Рипли с радостью осознал, что счастлив от ее прикосновений, ее голоса, гладкости кожи, восхитительного тела, улыбки, грусти, смеха. А как она смотрит на него – как будто в нем одном сосредоточен весь ее мир. Ну почему он так долго ждал? Как мог быть таким слепым?

– Может, мы наконец станцуем вместе? – спросила Олимпия.

– Обязательно! – Рипли подумал о клятвах и обещаниях, которые, возможно, нарушит, сам того не желая: все зависит от того, что принесет завтрашнее утро, – и поспешил добавить: – Если угодно, давайте начнем прямо сейчас.

– Вы хотите сказать – сделаем вид, будто танцуем? – уточнила она.

– Нет. – Рипли сел, поцеловал ее в макушку, потом нос и, поднявшись с постели, разыскал ее ночную сорочку. – Это же был бы скандал на весь Лондон, если бы мы танцевали голыми.

Олимпия тоже встала, он набросил ей сорочку через голову, а она со смехом натянула рукава и завязала ленту. Рипли накинул халат, затянул пояс и приказал:

– Встаньте у камина, притворитесь, будто беседуете с вашим драгоценным Мендзом, и ведите себя как самый педантичный «синий чулок» на свете.

– Тогда мне нужны очки! – воскликнула Олимпия, схватила очки с ночного столика, нацепила на нос и проследовала к камину с таким видом, будто находится в бальном зале.

Ах, эта манящая походка! Так могла шествовать царица Савская. Или Клеопатра.

Сделав серьезное лицо, Олимпия начала беседу с одной из фигурок, что стояли на каминной полке. Это был сидевший за письменным столом и занятый письмом джентльмен в одеждах времен дедушки Рипли.

– Полагаю, вы ошибаетесь, лорд Мендз. Насколько я понимаю, самой первой книгой, где использовались гравировальные доски, была книга Антонио ди Сиены «Святая гора Господня», с тремя редкими гравюрами по эскизам Сандро Боттичелли.

Рипли пересек комнату и остановился перед женой. Правая лодыжка давала о себе знать, но он старался не хромать.

– Леди Олимпия, приглашаю вас на танец!

Изобразив гримасу недоумения, она взглянула на него:

– Не помню, чтобы вы просили у меня танец, ваша светлость, и чтобы я давала согласие.

– Я и не просил, но делаю это сейчас. И помните, что я герцог, а значит, отказа не приму.

Рипли видел, что она рассматривала его с ног до головы из‑под опущенных ресниц, и чувствовал, как бушует в нем кровь. Ах, этот взгляд! Эти глаза!

– Будь по‑вашему, – сказала Олимпия и со вздохом обратилась к фарфоровому джентльмену: – Прошу прощения, лорд Мендз, но вы же видите: он герцог, – а всем хорошо известно, что это за публика.

Рипли взял ее за руку и вывел на середину спальни, поклонился. Олимпия ответила реверансом. Он заключил ее в объятия и закружил в танце под мелодию Россини из «Сороки‑воровки», которую сам же и напевал.

Время от времени больная нога протестовала, но скорее по привычке и не слишком активно, так что Рипли просто не обращал на нее внимания, и они танцевали: легко и непринужденно, будто занимались любовью, – с такой же легкостью, как совсем недавно пустились вместе в бега.