Герцог и я

– Миссис Коулсон, – повторила Дафна, – может многому научить меня в части ведения хозяйства.

– Не прилагай слишком больших усилий в этой учебе, – сказал он. – Мы здесь надолго не задержимся.

– Но почему? Тут так хорошо.

– Я думаю сделать Лондон нашей постоянной резиденцией, – ответствовал он. – Там ты будешь ближе к своим родным. Даже если они уедут в ваше поместье.

– О, конечно, – согласилась она. – Я уже скучаю по ним. Мы же почти никогда не расставались. Хотя я была готова к тому, что, когда у меня будет собственная семья, мы… – Она запнулась и после недолгого молчания добавила: – Теперь моя семья – ты…

– Дафна, – произнес он, – твоя семья навсегда останется с тобой. Я не смогу занять ее место. И не претендую на это.

– Верно, Саймон. – В зеркале он видел ее расширившиеся глаза. Темные, с шоколадным оттенком. – Но ты можешь стать чем-то большим.

В ее глазах промелькнуло нечто подтверждающее эти слова, и он вдруг осознал, что напрасно воображает, будто это он соблазняет ее. Наоборот – она первая вводит его в искушение…

Она поднялась с кресла. Шелковый пеньюар упал с плеч. Под ним была бледно-зеленая сорочка, в большей степени открывающая, нежели прикрывающая тело.

– Ты любишь такой цвет, не правда ли? – спросил он осевшим голосом. – Он тебе идет.

Она улыбнулась:

– Ты уже говорил об этом вчера.

– И буду повторять завтра и послезавтра. Всегда.

Саймон прижал ее к себе. Он не мог не сделать этого – ему казалось, что если он так не сделает, то умрет. Такой огромной, неизмеримой была потребность чувствовать ее тело. И через него – душу.

– Эта сорочка – часть моего шикарного приданого, – шутливо сказала она, – которое ты наотрез отказался принять.

– Я принимаю, – ответил он ей в тон. – Но ты мне еще больше нравишься без нее.

– Я далеко не совершенна, – искренне произнесла она. – И прекрасно знаю это.

– Кто тебе это сказал? – воскликнул он. – Кто посмел тебя видеть такой, кроме меня?

С этими словами он подхватил ее на руки и, уложив в постель, тут же накрыл своим телом. Больше он говорить не мог.

Обхватив рукой ее запястья, он закинул их на подушки, к спинке кровати. Дафна издала тихий возглас удивления, показавшийся ему прекраснее всякой музыки. Свободной рукой он продолжал скользить по ее телу.

– Если ты не совершенна, – пробормотал он, – то не знаю, кто же тогда? Я еще не видел таких женщин.

– Саймон! Это звучит не слишком прилично.

– Пожалуй, ты права. Но я не могу не повторить, что ты не только умна и иронична, но и совершенна как женщина!

– Перестань, или я заважничаю! А я… я, со своей стороны, не могу не сказать, как рада, что стала твоей женой. Я горжусь этим.

– И я горжусь тобой. – Он начал лихорадочно раздеваться. – И постараюсь сейчас доказать тебе это без слов!.. Черт, проклятая одежда!

– Лучше снимать ее двумя руками, – с улыбкой заметила она. – А у тебя одна занята.

– Но тогда я вынужден буду отпустить тебя.

– Я никуда не убегу.

– Не уверен в этом.

– Даю слово!

– Хорошо. Тогда держи по-прежнему руки за головой.

Она засмеялась:

– Зачем?

– Потому что я намерен ввести тебя в искушение.

– Но ты и так это делаешь!

Теперь засмеялся он:

– Разве прилично иронизировать над человеком, который тебя обольщает?

– Ох, Саймон, – вздохнула она, – как я тебя люблю.

Внезапно он замер.

– Что ты сказала?

Она коснулась его щеки и подумала, что теперь лучше понимает его. После сиротского, безрадостного детства ему так нужна истинная любовь, которой он долго не знал, вообще не знал и уверился, что, возможно, недостоин ее.

– Я сказала, что люблю тебя, – прошептала она, – а ты, пожалуйста, молчи. Не отвечай.

В его глазах она прочла радость и что-то похожее на испуг. Или недоверие. Потом до нее донесся его изменившийся голос:

– Д-дафна, я т-т…

Она положила палец ему на губы и сказала:

– Поцелуй меня.

И он выполнил просьбу. Поцелуй не был пылким, жгучим. Он был благодарным. За ним последовали другие, уже иного свойства – он покрывал поцелуями все ее тело, руки помогали ему ласкать ее. Простыни и одеяла сбились в изножье кровати.

В отличие от прежних ночей в эту ночь Дафна могла не только чувствовать и всецело отдаваться чувству, но и думать. Она думала о том, что узнала сегодня днем, о том, как это может повлиять на их отношения. Пожалуй, именно сейчас в ней проснулось материнское чувство к Саймону, ее мужу. Она хотела – о нет, не заменить, но по возможности восполнить ему потерю матери… отсутствие родительской любви и заботы. Хотела помочь ему выбраться из пучины ущербности, освободиться от стыда за свое поруганное детство, от чувства ненависти к отцу, а возможно, и к самому себе…

Его глаза, напряженную голубизну которых она различала даже при свечах, говорили ей больше слов. Когда он проник в нее, она снова заглянула в них и увидела боль. Муку. Но отчего?

– Саймон? – прошептала она, делая усилие, чтобы умерить на мгновение свое желание. – С тобой все в порядке?

Он кивнул. Зубы его были стиснуты. Он слегка отвернул голову, тело начало совершать освященные древностью колебания, и она забыла обо всем…