Герцог и я

Удушающая жара, стоявшая в Лондоне на этой неделе, внесла свои поправки в жизнь светского общества. Ваш автор видел собственными глазами, как на балу у леди Хаксли мисс Пруденс Фезерингтон упала в обморок, но для него (для вашего автора) так и осталось неизвестным, утратила она вертикальное положение из-за жары или тому виной было присутствие на балу мистера Колина Бриджертона, произведшего, как считают некоторые, настоящий фурор среди женской части общества после своего возвращения с континента.

Не свойственная этому времени жара подействовала и на леди Данбери, которая несколько дней назад покинула Лондон под предлогом, что ее пушистый кот не переносит духоты и предпочитает отдыхать в графстве Суррей.

Как многие из вас, вероятно, знают, герцог Гастингс и его супруга тоже не подвергают себя опасности перегрева, поскольку находятся на берегу моря, овеваемые морским бризом.

Впрочем, ваш автор не берется утверждать, что они пребывают там в спокойствии и радости, потому что, несмотря на подозрения некоторых злопыхателей, автор не в состоянии засылать своих осведомителей во все интересующие его дома и замки, не говоря уже обо всем королевстве.

«Светская хроника леди Уистлдаун», 2 июня 1813 года

Как удивительно, размышлял Саймон, они женаты всего две недели, а кажется, уже давным-давно: такое спокойствие и умиротворение в душе он ощущал сейчас, стоя босиком на пороге своей туалетной комнаты с шейным платком в руках и глядя, как его жена перед зеркалом расчесывает на ночь волосы.

Точно то же он видел вчера, и позавчера, и в этой незыблемости было нечто от мира, от вечности.

Кроме того, и вчера, и позавчера именно в такие моменты ему хотелось и удавалось ее соблазнить – увлечь в постель. Это он был намерен сделать и сейчас.

Он решительно отбросил платок, который держал в руках, и не менее решительно сделал несколько шагов к туалетному столику, за которым сидела Дафна. Она взглянула на него со смущенной улыбкой, когда он коснулся ее руки.

– Люблю смотреть, как ты расчесываешь волосы, – сказал он, забирая у нее гребень. – Но сам сделаю это лучше. Позволь мне.

Она выпустила из рук гребень и, повернув голову, внимательно и серьезно посмотрела на него. Ему показалось, что ее взгляд сосредоточился на нижней части его лица, на губах.

– Куда ты так пристально смотришь? – вдруг спросил он ледяным тоном.

– Просто так. Никуда, – ответила она чуть дрогнувшим голосом.

Но думали они сейчас об одном и том же. Он вспомнил, как в детстве все не сводили глаз с его рта, в котором застревали слова и никак не могли оттуда вырваться; Дафна после беседы с экономкой невольно смотрела туда же, ясно представляя себе его прежние мучения, унижения, с тревогой ожидая, не повторится ли это вновь.

Он тряхнул головой и отбросил мысли о прошлом, о котором почти не вспоминал долгие годы, но которое сразу вернулось к нему в этом замке, где все и началось. И с чего он вообразил вдруг, что Дафна, как в те давние времена другие люди, тоже смотрела сейчас на его рот, на губы с жалостью и, быть может, с плохо скрываемым отвращением? Она ведь ничего не знает о его былой ущербности. А он задал ей этот дурацкий вопрос, да еще таким отчужденным тоном.

Он провел гребнем по ее волосам, ощутил их густоту и шелковистость.

– Ты уже познакомилась с миссис Коулсон?

– Да, – ответила Дафна и, ему показалось, слегка вздрогнула. – Эта женщина знает больше всех других о делах в замке.

– Куда ты смотришь? – внезапно спросил он опять.

Теперь она по-настоящему вздрогнула, чуть не вскочив с кресла.

– Я? В зеркало, куда же еще. Почему ты спрашиваешь?

И это была чистая правда. Зачем он к ней придирается? Зачем сходит с ума? Ведь только что сам удивлялся умиротворению, поселившемуся в душе. Как легко оно сменяется на прямо противоположное – смутную тревогу, предчувствие чего-то ужасного.