Георгий Данелия

«Вообще самое великое кино, конечно, американское. Хотя там из-за огромного количества продукции есть большой процент ерунды, но и эта ерунда технически очень высокого качества. Я вообще застрял на картинах двадцатого века. К примеру, картина „Полет над гнездом кукушки“ на меня произвела большее впечатление, чем все фильмы, которые я смотрел после нее, вместе взятые». (Постановкой Формана, кстати сказать, всегда восхищался и Эльдар Рязанов, признававшийся даже, что жалеет о том, что не он ее снял).

Не только с Рязановым, но и с Гайдаем Данелия сходился в оценке творчества Чарли Чаплина: «Я всегда стремился достичь уровня Чаплина, когда картину понимает и самый умный зритель, и не самый. Я ведь никогда не снимаю „про что“, я снимаю „про кого“».

В отличие от многих других коллег Леонида Гайдая, Данелия высоко ценил и его фильмы, хотя и признавался, что гайдаевская стилистика не слишком ему близка: «При жизни критики и профессиональная среда Гайдая не признавали, считали, что он берет приемы из немого кино, и каждый мог бы так сделать. Мог бы каждый, а сделал так ярко и талантливо только он. Другое дело, что стиль Гайдая — не мой стиль, но он большой художник в своем жанре. Мне ближе Рязанов, когда он снял „Берегись автомобиля“, или „Военно-полевой роман“ Петра Тодоровского…»

Среди других коллег-соотечественников Данелия отмечал Глеба Панфилова, Никиту Михалкова, Карена Шахназарова, Сергея Бондарчука. Из работ последнего особенно выделял «Ватерлоо»: «Все лучшее, что в „Войне и мире“ есть, в „Ватерлоо“ более тщательно сделано… Наполеона Род Стайгер играл, монтаж потрясающий».

С неизменным уважением отзываясь о грузинских режиссерах, Данелия давал понять, что настоящую слабость питает лишь к одному из них — Эльдару Шенгелае: «Иоселиани замечательный, но он на Абуладзе совершенно не похож, и Абуладзе сам на себя не похож, настолько у него были разные картины. Родство я чувствую с одним только человеком, родство такое, что если б я помер на площадке, я б хотел, чтобы он за меня доснял. Мне кажется, он все правильно сделал бы. Эльдар Шенгелая — „Голубые горы“, „Необыкновенная выставка“…»

К классикам советского довоенного кино у Данелии было сложное отношение. Из общепризнанных шедевров того времени ему нравился прежде всего «Потомок Чингисхана» Всеволода Пудовкина, а также фильмы Якова Протазанова: «У нас был такой блестящий, по-моему, режиссер, о котором, к сожалению, редко вспоминают: Протазанов. „Человек из ресторана“ и „Праздник святого Йоргена“ — абсолютно разные картины, но обе отличные. А „Бесприданница“ — совсем иной фильм, но тоже до сих пор, по-моему, одна из лучших экранизаций».

Творчество же Сергея Эйзенштейна Данелия считал скорее «исследовательской лабораторией средств и приемов», чем настоящим искусством. По этой же причине Георгий Николаевич не признавал Жана Люка Годара, Алена Рене, Микеланджело Антониони:

«Ни одной картины Антониони, кроме „Блоу ап“, я до конца досмотреть не мог, хотя и пытался… Физически я не мог — к стыду своему…

Почему я не люблю Антониони, хотя и признаю, что это прекрасный мастер? Потому что он идет от заданного, а эмоции его настолько тщательно скрыты в глубине, что они мне и не передаются. А неэмоциональное искусство, по-моему, — вовсе не искусство. У Феллини же в каждой картине — нравится ли она мне или нет — в каждой ощущается биение его сердца».

Наряду с Феллини любимыми итальянскими режиссерами Данелии были Пьетро Джерми («Развод по-итальянски», «Соблазненная и покинутая», «Дамы и господа») и Луиджи Коменчини («Хлеб, любовь и фантазия», «Невеста Бубе», «Преступление во имя любви»). Как и все тот же Рязанов, Данелия предпочитал итальянский неореализм и французской «новой волне», и более позднему американскому Новому Голливуду.

Из американских режиссеров классического периода Данелия ценил Форда: «Скажем, Джон Форд — все, что ни ставил, получилось хорошо: „Дилижанс“, или „Как зелена была моя долина“, или „Долгий путь домой“ — а все это разное».

Можно заметить, что в фильмах других постановщиков Данелия ценил то же, что присуще и его собственным работам:

«Если есть истинные характеры и есть чувства, то это остается и не стареет. Все остальное стареет, любые приемы… И Годар стареет, и „Хиросима“ Алена Рене стареет…

Никогда не постареет „Вива Вилья!“, „Чапаев“, „Окраина“, „Бесприданница“.

И „Под крышами Парижа“ никогда не увянет.

В этих разных фильмах есть страсть, чувство, глубокая человечность. Никогда не постареет поэтому „Дорога“ Феллини. А вот про „Сладкую жизнь“ этого не скажу. И „8 ½“, конечно, вечный фильм, хотя в большинстве своем у нас картину не поняли. Начали подражать, не вняв смыслу, отнеслись всерьез к тому, чего сам автор всерьез не принимал. В картине автор сам над собой иронизирует, порой издевается, и это самое прекрасное… Главное в ней — эмоции автора, его отношение к жизни. А форма — воспоминания или сновидения и т. д. — это не главное…»

Любопытно — хотя и вполне предсказуемо — несовпадение кинематографических предпочтений Данелии и Тарковского: