Читаем Георгий Данелия полностью

К счастью, Данелия не успел остыть к «Гекльберри Финну», как когда-то остыл к «Двенадцати стульям». Возможно, если бы он экранизировал роман Ильфа и Петрова, то после уже не стал бы браться за Марка Твена. Очевидно, что Данелии был близок жанр плутовского романа (черты его можно проследить даже и в «Осеннем марафоне», изначально называвшемся «Горестная жизнь плута»). Разумеется, для эпического, масштабного, пусть и небольшого по объему романа «Приключения Гекльберри Финна» «плутовская» составляющая — лишь одна из многих, но Данелию, кажется, именно она интересовала в первую очередь. Почти не приходится сомневаться, что Георгий Николаевич взялся за данную постановку прежде всего ради удовольствия свести в комическом дуэте двух своих любимейших актеров — Евгения Леонова и Бубу Кикабидзе. А поскольку изображенные ими в «Совсем пропащем» Король и Герцог — одни из очевидных предков Кисы Воробьянинова и Остапа Бендера, никогда не повторявшийся Данелия едва ли согласился бы снимать кино сначала про одну, а потом и про другую из этих парочек.

Появившиеся в 1884 году «Приключения Гекльберри Финна» — своеобразный сиквел прославивших Марка Твена «Приключений Тома Сойера», написанных восемью годами ранее. И «Гекльберри» — редкий в литературе роман-продолжение, не то что не уступающий, а в некоторых отношениях и превосходящий оригинал (впрочем, с «Двенадцатью стульями» и «Золотым теленком» было примерно то же).

«Тома Сойера» Данелия вряд ли стал бы переносить на экран. В начале 1980-х недурную трехсерийную телеверсию этого романа снял мастер авантюрного кино Станислав Говорухин; Георгию же Николаевичу, конечно, был ближе «Гек Финн» с его глубиной и трагикомизмом.

«Мы с моим соавтором Викторией Токаревой просто внимательно вгляделись в роман, — объяснял Данелия в интервью 1972 года. — Ведь его, как я выяснил, помнят очень плохо. На самом деле события в романе „Приключения Гекльберри Финна“ трагичны, хотя все они рассказаны с юмором. В самом деле: почти нищий мальчик, отец — алкоголик, гоняется за ним с ножом; в городе своем он жить не может. Дошло до того, что он бежит на остров, и там ему одному — в таком возрасте! — гораздо легче, чем с людьми… И негр, которого собираются продать куда-то на юг, от жены и от детей, и он тоже бежит от этого ужаса. Дальше: они плывут на плоту по реке, но город, где Джим мог бы стать вольным, по ошибке минуют в темноте. Проплыли… И никакой перспективы нет ни у негра, ни у мальчика.

Правда, у Марка Твена счастливый конец — с появлением Тома Сойера и освобождением Джима. Но Марк Твен написал вначале роман для взрослых, а потом уж, по требованию издателя, переделал его для детей. Не знаю точно, но убежден, что „хвост“ появился в результате этой операции. Счастливый „хвост“ мы отрубили — нам было важно проникнуть к сути явления. В романе много и трагического, и жестокого наряду со смешным. Это сочетание, наверное, меня и привлекло».

Таким образом, в своем ви́дении «Гекльберри Финна» Данелия пошел даже дальше, чем Эрнест Хемингуэй, не просто назвавший opus magnum Марка Твена книгой, из которой «вышла вся американская литература», но и не преминувший присовокупить: «Если будете читать ее, остановитесь на том месте, когда негра Джима крадут у мальчиков. Это и есть настоящий конец. Все остальное — чистейшее шарлатанство».

Однако у мальчиков Гека и Тома негра Джима крадут лишь в предпоследней главе романа, тогда как «хвост», который предпочел отрубить Данелия, составляет аж десять последних глав (всего их 43). И именно эти главы — одна из вершин Марка Твена как юмориста: многостраничное нагромождение нелепостей, которыми Том Сойер обставляет похищение Джима из сарая тетушки Салли, и сегодня заставляет читателя любого возраста корчиться от смеха.

Данелия и Токарева в своем сценарии вообще старались брать из первоисточника как можно меньше всего «слишком приключенческого», а равно и «слишком смешного». Явно юморных реплик в духе «Держитесь как можно дальше от воды, чтобы чего-нибудь не случилось, потому что на роду написано, что вы кончите жизнь на виселице» сценаристы избегали как огня. В то же время в иных сценах Георгий и Виктория не без успеха подделывались под грубоватый американский юмор:

«Гек забрал монету обратно, хотел было ее спрятать, но в это время… Король протянул руку, молча отобрал у него доллар, присовокупил к своим и спрятал в карман.

Гек заволновался:

— Но мне же полагается. Ведь вы обещали.

— Деньги портят детей, — парировал Король. — У нас при дворе насчет этого было строго. Помню, я как-то раз свистнул пятицентовый, так мой папа Людовик так меня отделал сосновой доской, что я потом целый месяц из задницы занозы вытаскивал».

У Марка Твена этот диалог отсутствует.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство