Читаем Георгий Данелия полностью

К перекладине прикреплен парус, наспех сшитый из красных матерчатых транспарантов, с которыми в разные времена ходили на демонстрации и митинги. Поочередно появляются лозунги, начертанные на кумаче: „СЛАВА ТРУДУ!“, „ДОЛОЙ ЕЛЬЦИНА!“, „НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ“, „УЧИТЕЛЯ ТОЖЕ ХОТЯТ ЕСТЬ!“, „ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТОВАРИЩ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ БРЕЖНЕВ!“, „ПРАВИТЕЛЬСТВО ПОД СУД!“ и т. д.».

А вот эту замечательную сцену — типичный для Данелии пример легкого поэтического абсурда — снять, к сожалению, не удалось:

«Рассвет. Баржа причалена к паромному съезду. Мощный автокран опускает на берег контейнер, извлеченный из носового трюма. Рядом с краном возле джипа стоят двое в черных костюмах. Едва контейнер касается земли, мужчины открывают запоры и отодвигают стенку. Из контейнера появляется еще один (третий), в костюме жокея, под уздцы он выводит красивого белого коня, запрыгивает на него и мчится прочь по степи в сторону восхода. За ним, поднимая пыль, катят джип и автокран. Откуда этот конь? Кто эти люди? Мы так и не объясняем».

Не вошла в фильм и мимолетная пародия на бразильский сериал, который мог бы послужить достойным преемником псевдоиндийского фильма «Разбитое сердце» из «Мимино»:

«Петрович берет пульт и включает телевизор.

По телевизору, укрепленному где-то под низким потолком, передают бразильский сериал.

Пышная полуголая барышня в чулках на черных резинках надвигается, виляя бедрами, на старого богатея, сидящего в кресле.

„О, Дон Педро, Дон Педро, — приговаривает героиня. — Я не прошу у вас состояния. Я молю о единственной ночи любви…“ И она брякается всем своим немалым весом на колени к старику.

Петрович. Опять врут! Сейчас никто на резинках чулки не носит! Сейчас все в колготках ходят…

Фома. Плюнь, Петрович. Выключи.

Петрович. Только плеваться и остается…»

А вот этот эпизод из сценария Данелия, скорее всего, посчитал слишком для себя дурашливым:

«Маша. …Фома Арчилович, я вот люблю грузинские песни, когда они на разные голоса поются. Исполните, а?

Фома. Машенька, как я могу один на разные голоса петь? Давай так… (Маше.) Ты бери „ми“… (Тянет ноту.) Я буду „до-о“… А Вадим с Петровичем басы. „Соль“… И — начали!

Фома берет свою ноту.

И все подхватывают в унисон.

Фома (начинает петь): „Во поле береза стояла…“

Маша (прерывается): Стоп, какая же это грузинская?

Фома. Вы же в унисон поете!.. Давай иначе. Ты начинай, а я подхвачу в терцию.

Маша (поет): „Во поле береза стояла“.

Фома (подхватывает). „Во поле кудрявая стояла“.

Вадим и Петрович (затягивают басами). „Люли-люли, стояла“.

Песня действительно начинает звучать на голоса. Солисты увлекаются ею. Фома начинает отбивать грузинский ритм ладонями по столу.

В кубрик заглядывает Толик и с выкриком „Ас-са!“ заскакивает в комнату и начинает изображать нечто, похожее на лезгинку.

Фома и Петрович одновременно смолкают и округлившимися глазами смотрят на танцующего отрока.

Фома (опомнившись). Э!.. А кто за штурвалом?

Толик (отмахивается). Прямой участок, Арчилыч. На автопилоте идем.

Фома и Петрович бросаются прочь из кубрика».

Законченный сценарий очень быстро нашел своего продюсера — им оказался бывший директор «Мосфильма» Владимир Досталь, который в 1998 году возглавил компанию «КиноМост». Именно под ее эгидой была поставлена не только «Фортуна», но и «Старые клячи» Эльдара Рязанова (оба фильма увидели свет в 2000 году).

Впрочем, и на «Фортуне» съемочная группа существовала в режиме сравнительно суровой экономии (хотя, понятно, и не такой, как при постановке «Орла и решки»). «Мы посчитали — больше миллиона, заказчики насчитали 950 тысяч, а дали 730, — не сетовал, а лишь констатировал Данелия в интервью, данном вскоре после окончания съемок. — Баржу мы просто купили — хорошо, она стоила, как „Жигули“. К счастью, многие нам помогли просто за „спасибо“: Московское пароходство, УВД и предприниматели из Нижнего Новгорода. Даже цепь золотую, громадную, с крестом, которая висит на шее у Владимира Ильина, одолжили наши нижегородские друзья. Я очень боялся ее потерять и все время таскал в кармане».

Ильин сыграл небольшую роль «нового русского», любимица Рязанова Ольга Волкова — еще более эпизодическую продавщицу… Все прочие «неглавные» герои вовсе не запоминаются, но это и ни к чему, поскольку пятерка ключевых персонажей удалась на славу.

Вадимом стал тридцатилетний Алексей Кравченко, Машей — пятнадцатилетняя Дарья Мороз, но на экране этой разницы в возрасте совершенно не видно. Тринадцатилетний Василий Соколов (Толик) попал на площадку к Данелии со сцены Московского драматического театра им. А. С. Пушкина, где он играл Джима Хокинса в спектакле «Остров сокровищ». Актером Соколов не стал — «Фортуна» так и осталась его единственной киноработой.

Афиша фильма Георгия Данелии «Фортуна» (2000)

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство