Как и редактор от Бога, посланный Вулфу враг, транслировавший свою фатальную сущность всеми способами, включая наглядный месседж помпезного фотопортрета, знал абсолютно всё о свойствах его дара и природе его гения. Мало того, Де Вото признавал гениальность Вулфа. И это был тонкий, дьявольски умный ход, без которого ранить душу Вулфа, а тем более прервать ее земной путь было бы невозможно. Знал Де Вото во всех подробностях и то, как именно протекает совместная работа Вулфа и Перкинса над рукописями в редакции издательства «Чарлз Скрибнерз санз». И именно эти познания, а также ясное представление о мнительной натуре Вулфа, давали возможность критику нанести по-настоящему сокрушительные удары по психике и репутации автора романов «Взгляни на дом свой, ангел» и «О времени и о реке».
Эти романы, согласно концептуальной идее статьи, были не чем иным, как результатом коллективного труда редакторов издательства «Чарлз Скрибнерз санз» под руководством мистера Перкинса и имели к Томасу Вулфу лишь то отношение, что он снабжал издательство своего рода необработанной рудой, первичным сырьем эмоций, грубым материалом – вот этими самыми «тарзаноподобными криками» (Tarzanlike screams), далекими от подлинной литературы.
Перкинса и его команду Де Вото представлял в виде рабочих конвейера, которые собирают вулфовские романы из малопригодных для романного искусства бесформенных кусков повествования.
В какую книгу вставить ту или иную часть текста, взятую из огромного массива вулфовской рукописи; как будут соотноситься эти части; что будет смотреться органично в романе, а что нет – эти вопросы, утверждал Де Вото, находятся исключительно в ведении мистера Перкинса.
Созданный однажды воображением Вулфа и чудом материализовавшийся враг был необыкновенно патетичен в формулировках о сущности искусства и необыкновенно прочно стоял на правильной стороне в понимании того, как должен писаться роман. Решения всех вопросов, связанных с романом, вещал он, приходят к Вулфу «извне – посредством процесса, к которому молва применяет слово “сборка”. Но произведения искусства нельзя собрать, как карбюратор, – их нужно вырастить, как растение или, пользуясь любимым сравнением мистера Вулфа, как зародыш. Художник пишет сто тысяч слов о поезде: мистер Перкинс решает, что поезд достоин всего пяти тысяч слов. Но подобное решение не во власти мистера Перкинса; оно должно быть принято благодаря в высшей степени сознательной самокритике художника по отношению к пульсу самой книги. Что еще хуже, художник продолжает писать, пока мистер Перкинс не сообщает ему, что роман закончен. <…> Трудно понять, как осознание этого момента может проявиться за столом редактора, и еще труднее поверить в целостность художественного произведения, в котором не художник, а издатель определил, где кончается правда и начинается ложь»[32].
Выпускник Гарварда, крепко и решительно державший перед оком фотокамеры в руке с засученным рукавом кольт 45-го калибра, стрелял в сердце Вулфа поразительно точно. При этом он использовал в своих целях неистовую самокритику и безоглядные откровения Вулфа о писательской работе, содержащиеся в его публицистике и генетически связанные (своей возвышенной страстностью) с художественным миром романа «Взгляни на дом свой, ангел» – со всем тем, что любил отец Юджина, каменотес Оливер Гант – с театрально-бурными проявлениями чувств, громогласными тирадами, эффектными преувеличениями, воем огня в камине, Шекспиром.
«Но, по крайней мере, мистер Вулф понимает, что он еще ни в коем случае не законченный романист, – вкрадчиво нашептывал Вулфу тот, кто имел обыкновение возникать как из-под земли. – Самым вопиющим свидетельством его неполноценности является тот факт, что до сих пор одна неотъемлемая часть художника существовала не в мистере Вулфе, а в Максвелле Перкинсе. Организующая способность и критический ум, которые были применены к книге, пришли не изнутри художника, не из художнического чувства формы и эстетической целостности, а из офиса “Чарльз Скрибнерз санз”».
Как бы заботясь о писательской судьбе Томаса Вулфа и сочувствуя его стремлению к совершенству, мистер Соперник подсказывал ему правильный путь: