Гений столичного сыска

– Да нет, пойду… – рассеянно буркнул Карпухин и, повернувшись, стал, глядя в одну точку, как сомнамбула, медленно спускаться по ступеням.

Когда он вышел на улицу, ветер забросил ему в лицо горсть мелких жестких снежинок. Это привело его в чувство.

А что, собственно, произошло? У проститутки нашли ценную бумагу достоинством в тысячу рублей? А он-то тут при чем?

Она говорит, что это его, Алексея Карпухина, процентный билет? И он дал его ей на сохранение?

Чушь! Ничего он ей ни на какое сохранение не давал. Да и таких ценных бумаг у него отродясь не бывало и быть не может. Не заработал покуда. Так что ее слово против его. Ну и кому больше поверят? Ему, московскому мещанину и цеховому, не замеченному не только в противозаконных деяниях, но даже в мелких проступках и ребяческих шалостях, или какой-то там проститутке?

Бывал ли он у Катьки-шоколадницы?

Да, случалось. Но приходил он к ней не для того, чтобы давать ей что-то на сохранение, а за тем, чтобы… Ну, вы сами понимаете…

«А может, сбежать, покуда не поздно?» – подумалось вдруг Алексею Карпухину. Но он отмел эту мысль как опасную и бесполезную (сбежал – значит, виноват).

* * *

Судебный следователь по особо важным делам Московской судебной палаты Иван Воловцов вместе с помощником пристава Голубицким и городовым шли к дому сына медника, чтобы задержать его и произвести у него обыск.

Перед этим Иван Федорович зашел к окружному прокурору Ляпунову и уведомил его о том, что сего дня им будет произведено задержание Алексея Карпухина, подозреваемого в убийстве генеральши Безобразовой и ее горничной Сенчиной, а также сделан обыск в его квартире.

Хмуро выслушав доводы Воловцова, прокурор Петр Петрович заявил в категоричной форме:

– Разрешения на задержание Карпухина и на обыск у него в квартире я вам не дам. В деле об убийстве генеральши Безобразовой и ее служанки уже имеется обвиняемый, и, покуда с него не сняты обвинения, считаю новые задержания необоснованными и несвоевременными.

Статский советник Ляпунов переложил с места на место бумаги на столе и строго посмотрел на Воловцова. Этот, как окрестил его для себя Петр Петрович, молодой субчик, получивший не по летам статус судебного следователя по особо важным делам, положительно ему не нравился. Лезет везде, куда его не просят, предает сомнению результаты проведенного предварительного расследования, нервирует и старается опорочить дела и чаяния старейших прокурорских работников, в том числе и его самого, прокурора Рязанского окружного суда Петра Петровича Ляпунова.

– Вы, господин статский советник, верно, забыли, что я отнюдь не судебный следователь вашего Окружного суда, – промолвил Иван Федорович без всякого сарказма и иронии. – Поэтому разрешения вашего на задержание подозреваемого лица и на обыск у него в квартире мне не требуется. Да и пришел я, – тем же тоном добавил судебный следователь по особо важным делам, – не за разрешением, а для того, чтобы поставить вас как окружного прокурора в известность о своих намерениях, что предписывают мне устав и действующие правила. Следуя им, смею вас заверить, по окончании проводимого мною расследования все материалы проведенного мною предварительного следствия будут представлены вам для проверки его полноты, убедительности и правильности…

И сухо попрощавшись, Воловцов вышел из кабинета.

В квартире Карпухина находились все: сам хозяин, Федот Никифорович Карпухин, московский мещанин, по профессии медник, сорока двух лет, его венчанная супруга Елизавета Ильинична, домохозяйка тридцати девяти лет, их дочь Ульяна, обучающаяся в выпускном классе Епархиального женского училища, пятнадцати лет, и их сын Алексей, подмастерье, коему совсем недавно исполнилось восемнадцать лет.

Когда в квартиру Карпухиных вошли Воловцов с помощником пристава Голубицким и городовым Зотовым и Иван Федорович громогласно объявил о цели их посещения, Федот Никифорович мгновенно помрачнел, отошел в сторонку, к дочери, жене и сыну, и стал исподлобья наблюдать за действиями судебного следователя и полицейских, изредка поглядывая на понятых. В его взгляде Воловцов увидел смесь страха, жалости и стыда. Это во многом говорило о том, что Федот Никифорович если и не ожидал, то наверняка предполагал, что рано или поздно произойдет нечто подобное. Стало быть, он знает об убийстве генеральши Безобразовой и ее горничной Сенчиной больше, нежели показал на первом допросе. С Карпухиным-старшим и решил первым поговорить Иван Федорович, покуда Голубицкий и Зотов производили обыск. Однако Федот Никифорович шансом, предоставленным ему судебным следователем Воловцовым, не воспользовался – а добровольное признание в содеянном преступлении весьма значительно сокращает срок – и на все вопросы, задаваемые Иваном Федоровичем, отвечал так же, как и при первом допросе.