— Вы, ваше благородие, будьте поосторожней. Слышал, будто ноне затевается против вас недоброе.
— От кого слышал?
— Есаулов денщик намекнул. Говорил, мол, крестины затевают.
Безудержный в бою, Яков Петрович в мирной жизни был нетороплив, рассудителен и казался добрым увальнем. «Мухи не обидит», — с уважением говорили о нем подчиненные.
«Крестины затевают. Ну что ж, пусть попробуют. Мы тоже шиты не лыком», — мысленно рассуждал сотник, направляясь в гости. К его приходу пирушка была в разгаре.
— Господа офицеры! Прошу любить и жаловать назначенного в наш славный полк героя балканских сражений сотника Якова Бакланова, — объявил есаул.
— Штрафную ему! Штрафную! — послышались голоса.
Круглолицый хорунжий поспешно налил из бутылки в кружку вина.
— Отставить! — скомандовал тамада. — Где рог? Подать сюда рог!
— Да, да, пусть пьет из рога!
В рог вошло почти пять кружек вина, но Яков Петрович не стал отказываться. Взял рог в обе руки, стал неторопливо пить.
— До конца!.. До последней капли!.. До донышка! — требовали от него.
— Все! Штраф уплачен, — добродушно улыбаясь, он перевернул рог.
— Ему надобен еще один! — воскликнул сидевший напротив офицер с щегольскими усиками и потянулся к рогу.
— После тебя, милок, — ответил Яков, принимаясь за еду.
От него не ускользнуло, как сидевший в торце стола тамада подмигнул офицеру, и вспомнилось предупреждение денщика. Он невольно подсчитал сидящих: шестнадцать. «Ну да ладно!»…
Ему угодливо наливали в кружку, произносили в его честь тосты, он пил, но не пьянел.
Потеснив соседа, к нему подсел крутогрудый и плечистый офицер, назвавшийся Иваном. Он был сильно «на взводе», зло щурил водянистые глаза.
— Хочу с тобой выпить, — настойчиво подсовывал он кружку. — С незваным гостем.
И тут же подал голос офицер с усиками:
— А почему ты назвал меня «милок»? Какой я тебе «милок»? Я — офицер казачьего войска. И отец мой командовал полком и был «превосходительством». Дед тоже начальствовал над сотней. Это тебе известно? А ты меня — «милок». Да за такие слова у нас по морде бьют. — Он потянулся через стол, угрожающе замахиваясь кулаком.
— Постой, Василий, — остановил его Иван. — Дай мне с ним поговорить.
— Так ты отказываешься пить, когда к тебе всей душой! — на него навалился грудью плечистый Иван.
Яков Петрович сидел у стены, оттесненный столом от двери. Он понял, что сделали это с умыслом. Справа был Иван, слева — такой же кряжистый офицер, а напротив — щеголеватый офицер.
— Он не уважает офицеров полка!
— Его отец был кочуром!
— Ему не место быть с нами!
Яков Петрович попробовал урезонить пьяных, потом слегка оттолкнул навалившегося Ивана.
— Так ты еще драться! — взревел тот. — Прибыл в чужой полк — и бить офицеров!
Иван ударил его в грудь. Кулак — как гиря. Сотник едва устоял.
— Ну уж такого я не потерплю! — И Бакланов поддал Ивану под скулу. Коротко лязгнули зубы. Опрокидывая табурет, тот грохнулся на пол.
— Ах, ты так! — На него набросился щеголеватый офицер и сосед слева.
— Шалите! Меня не возьмешь!
Он ударил по голове офицера, и тот обмяк. Потом ударил соседа, и тот отлетел к дальней стенке. Загрохотали табуреты, зазвенела посуда. Перед ним образовалась пустота.
В следующий миг на него бросились трое, и он ударил одного, второго, потом, изловчившись, схватил двоих за вороты мундиров и столкнул лбами. Нападавшие грохнулись на пол..
— Не сметь! — послышался оклик хозяина квартиры. Есаул стоял с побледневшим лицом.
Повинуясь инстинкту, Бакланов оглянулся: неуверенной походкой к нему приближался окровавленный Иван с саблей в руке.
— А вот я его сейчас! — рычал он. Тупо глядели оловянные глаза. — Не позволю бить офицера…
— Не сметь! — вновь воскликнул есаул и шагнул к Ивану.
Но прежде чем тот оказался возле ослепленного яростью казака, Яков, опережая замах, ударил Ивана, выбив из руки оружие. На лету схватил саблю за лезвие. По руке заструилась кровь.
— Все назад! В угол! — прогремел он, и люди в страхе попятились. — От двери!
Не выпуская сабли, он направился к выходу. Под ногами хрустели черепки и стекло.
— Эх, вы! Крестильщики! Только подойдите, вот этой саблюкой срежу! — И вышел, хлопнув дверью. В сенях бросил саблю в угол и направился к дому.
На следующий день с утра было построение офицеров. Обходя стой, командир полка отметил на лицах многих кровавые подтеки и синяки, у офицера с усиками чертовски распухла губа и он с трудом открывал рот. У первого в полку силача Ивана оказалось три выбитых зуба. На лбу двоих были бинтовые повязки.
— Кто это пощипал офицеров? — спросил полковник есаула. — У всех до неприличия побиты рожи. Из боевых схваток не возвращались такими.
Есаул тактично промолчал.
— Господа офицеры, представляю вам прибывшего для прохождения дальнейшей службы в полку сотника Бакланова. Офицер боевой, отмечен за балканские дела наградами. Прошу с ним познакомиться.
— Уже знаем, — с трудом выговорил Иван, ощущая во рту пустоту.
— Так точно, господин полковник. Офицеры с сотником уже познакомились, — пояснил есаул. — Он действительно боевой офицер. Даже больше: он не казак, а дьявол. Одним словом, для полка находка.