Генерал-предатель

— Через несколько часов умрут еще пятеро или шестеро, — сказала она Гаунту.

Он кивнул. Его собственная щека была кровавым месивом там, где бронированный кулак Уэкскулла порвал ее, но он отказался от перевязки. — Я в порядке. Другим это нужно больше.

Поначалу казалось, что партизаны не поняли намерений Призраков, но Маквеннер сделал все, что смог, чтобы объяснить, и они с неохотой разрешили, чтобы раненых отнесли Керт. Бростин, все еще изредка выблевывавший болотную воду, был назначен тушить те части лагеря, которые загорелись при атаке. Его умение обращаться с огнем было впечатляющим, как в разжигании огня, так и в его тушении.

Ландерсон помогал Призракам так хорошо, как только мог. Только Кёрк отказалась связываться с партизанами. Она сидела на одном из нижних уровней, присматривая за лежащей на спине фигурой Фейгора.

Выжившие партизаны, тихие и мрачные в своих сегментированных накидках, казалось, собирают все сохранившееся в лагере имущество. Их искусно собранные палатки – те, которые не были разорваны или сожжены – были сложены в переносные веретена из плотно обернутой ткани. Сшитые из кожи ранцы были наполнены пожитками, а запечатанные емкости из тыкв, заполненные до краев сырым прометиумом, были подготовлены для переноски на плечах.

— Они уходят, — заметил Гаунт.

Макколл кивнул. — Насколько Вен смог понять, они кочевой народ. Есть много лагерей на платформах, как этот, разбросанных по всему Антиллу. Все они были построены века назад. Они идут из одного лагеря до другого, остаются там на несколько недель, и снова уходят. По всей видимости, сюда они больше не вернутся. Это место... загрязнено, думаю это подходящее слово. Загрязнено тем, что здесь только что произошло.

— Мы принесли с собой им этот ад, — сказал Гаунт.

— Нет, сэр, не мы. Они сами принесли его себе. Роун теперь даже думает о том, чтобы мы помогали им.

— Забавная штука, Макколл, — сказал Роун, появляясь из теней позади него. — У меня есть звание.

— Мои извинения, майор, — фыркнул Макколл.

— Это правда, Роун? — спросил Гаунт.

— Да, сэр. Вы сами сделали меня майором.

— Я другое имею ввиду. И ты это знаешь. Не уфесывай от темы, Роун. Я не в настроении.

— Сэр.

— Ты в самом деле не понимаешь, почему мы помогаем им? — спросил Гаунт.

Роун пожал плечами. — Они отказались помочь нам. Они пытались сдать нас. Я не понимаю, почему мы сражались, чтобы защитить их. Я не понимаю, почему мы тратим наши последние перевязочные материалы на их раны.

— Потому что Император защищает, Роун, — сказал Гаунт.

— Даже тех, кто отвергает его величество?

— Особенно тех, я думаю, — сказал Гаунт.

Роун тяжело вздохнул и пошел прочь. — Это место свело тебя с ума, — проворчал он.

Так ли это, удивился Гаунт? Сейчас это было вполне вероятно. Они выиграли битву – каким-то образом – но в первую очередь сражаться вообще было ошибкой. Было ли теперь его лидерство сомнительным? Принял ли он безответственное решение?

Была ли зараза Гереона уже так глубоко в нем, что он думал неправильно?

Он попытался отстранить изводящий страх в сторону. Его разум оставался ясным и чистым. Он чувствовал себя хорошо. Но не было ли это тем, как это всегда начинается? Люди не тянулись к безумию Хаоса из-за того, что это казалось похоже на эффективное изменение образа жизни. Липкое влияние Губительных Сил извивалось внутри человека, изменяло его медленно и тонко, что он даже не подозревал об этом, делало безумие темноты варпа похожим на наиболее естественную вещь во Вселенной.

Всю свою жизнь, как комиссара, Гаунт понимал это. Вот почему комиссар должен был быть таким бдительным. И таким жестким. До самого конца, на Херодоре, Агун Сорик казался наиболее разумным и верным человеком. Гаунт доверял ему, любил его дух, обожал его простое мужество.

Но человек стал другим. На нем была метка псайкера. Не было другого выбора, кроме как отправить его на черные корабли.

Гаунт послушно прочитал все ученые работы, когда был молодым человеком, и все еще многие перечитывал. Некоторые из них, как, например, поэтическая философия его любимца, Рейвенора, написанная почти полстолетия назад, вживили это понимание в его разум. Особенно то место, где Рейвенор писал так выразительно, так разрывающее сердце, о падении его учителя, Эйзенхорна. Ужасная судьба Грегора Эйзенхорна была наглядным уроком чарующей силы варпа.

Кроме этого Гаунт попытался сфокусироваться на одном воспоминании, уроке, преподанном ему, казалось, целую жизнь назад, его собственным наставником, Делэйном Октаром. Самой большой верой Октара было то, что человек должен просто прилагать все усилия для того, что кажется ему правильным. Гаунт вспомнил таявшие снежные поля Дарендары, сразу после освобождения, лучшую часть последних тридцати лет. Они сражались с сепаратистами, не Хаосом, и были большие дебаты насчет того, как должным образом покарать захваченных в плен. Несколько комиссаров настаивали на тщательной чистке и программе смертной казни. Комиссар-Генерал Октар настаивал на другом способе. Более снисходительном.