Генерал Ермолов

   — Я свой! — он отбросил в сторону Волчка, отпустил повод, и Соколик трусил следом за ним, гремя стременами.

Офицер сидел на земле, прикрывая окровавленной ладонью нижнюю часть лица. Совсем молодой, мальчишка, в новом мундире и сапогах, с кинжалом на ремённой портупее.

«А ножны-то совсем новые. Ишь, как блестят!» — заметил Фёдор.

Офицер, левой рукой прикрывая разбитое лицо, левой выхватил кинжал из ножен.

   — А кинжал-то у вас работы мастера Дуски! — обрадовался Фёдор. — Хороший кинжал и денег, видать, немалых стоил! А вот ядра для пушек вы напрасно у них покупали. Барахло у них ядра. Только шипят, не взрываются.

Офицер вложил клинок в ножны, отнял от лица ладонь, спросил коротко:

   — Кто таков? Ты ведь не чечен?

Фёдор выудил из-за пазухи надёжно сберегаемый пропуск. Подал офицеру.

   — «Не тронь его. Ермолов», — прочитал офицер. Перепачканное кровью и грязью лицо его украсилось озорной улыбкой. — По поручению следуешь? Специальное задание получил. Понятно... А это что за дохляк?

   — Мажит из Акки. Он толмачом при мне... И так помогает... А я — казак Гребенского полка Фёдор Туроверов.

   — Разведчики, значит... Угу... — офицер вернул пропуск Фёдору. Утренний ветерок играл его белокурыми кудрями. Офицер был высок ростом, худощав и статен, не носил ни усов, ни бороды. На его загорелом, по-юношески округлом лице блистали огромные фиалковые очи. Даже боль в разбитом ножнами Волчка носу и выбитые зубы не смогли изгнать с этого лица озорную улыбку.

Соколик настороженно смотрел на чужака, то и дело сгибая переднюю ногу, будто пытаясь показать врагу какие острые у него копыта.

   — Ты коня-то придержи, казак. Мне и без того знатно досталось. Не хочу, чтоб твой росинант довершил мои горести, стукнув промеж глаз копытом! Ты орал про Коби или мне послышалось?

   — Правители Коби с нами. Его превосходительство, Абубакар и Этэри-ханум.

   — Я смотрю, ты прижился среди басурман. Ишь ты: «его превосходительство Абубакар!».

Офицер поднялся на ноги, отряхнул китель. Белоснежнейшим платком отёр кровавую грязь с лица.

   — Капитан Переверзев, — представил он. Немного поразмыслив, добавил: — Михаил Петрович... тащу батарею и обоз от самого Тифлиса. В Грозную боеприпасы надобно доставить, а этот чёрт Йовта дорогу перегородил. Возле Коби и сцепились.

   — А Йовта-то толковал нам, будто вы от чумы повымерли, оттого и палить из пушек перестали.

Офицер снова улыбнулся.

   — Да мы один лишь залп успели дать! Тут же вся банда по щелям попряталась. Смех и грех: едва лишь завидев орудийные дула, они бегут кто куда. Мы загородились подводами и ждали подхода кавалерии со стороны Крестового перевала. На счастье полк генерала Мадатова Валериана Григорьевича подошёл быстро. Сообща отогнали шайку от стен, выручили княгиню. Но кавалеристы оставили нас пока... — офицер махнул рукой на запад, туда, где небеса подпирала сахарная голова Казбека. — Гоняют сброд по горным кручам. А те, как жабы, скачут с кочки на кочку...

От обоза к ним, громыхая ранцами, уже бежали солдаты.

   — Эй, Истратов! — крикнул капитан Михаил Петрович. — Поймай-ка, дружок, моего Агата!

И оборачиваясь к Фёдору, добавил:

   — Валериан Григорьевич отпустил Этэри-ханум на свидание с дочерью в Кетриси. Княгиня и упорхнула птахой одна, без сопровождения, с одной лишь мрачной девкой-служанкой. Так вот, я волнуюсь... Далеко ли до Кетриси? Что там за дымы, не Кетриси ли?

   — Он самый и есть, — ответил помрачневший Фёдор. — Я ж кричал вам, вашбродь, что князья Коби с нами — значит, и Этэри-ханум тож.

   — А Этэри-то-ханум завлекательная баба. Эх, расцеловал бы её всю, от пяток до макушки, коли не был бы таким трусом, — хохотнул капитан Михаил Петрович. — Только я — трус, казак Фёдор Туроверов, законченный трус. Боюсь чеченского кинжала — и всё тут.

* * *

Русское воинство вошло в Кетриси, развернув полковое знамя. Солдатские сапоги вздымали в воздух прах земной. Следом катилась артиллерия, громыхая ободьями колёс. С орудийных лафетов щерились дула пушек. Тут были и подводы с провиантом и боеприпасами. Их тащили уродливые вайнахские волы. Замыкала шествие арестантская рота в сопровождении полуэскадрона гусар Мадатова. Последней катилась похоронная телега. На ней, прикрытые дерюгой, лежали тела русских солдат, павших под Коби. Правил телегой унтер-офицер, пожилой дядька с седыми обвислыми усами.

Кетриси встретил обоз с опасливым почтением. Женщины сняли празничные наряды и облачились в простые платья. Они, с кувшинами на головах и малыми детьми у подола, стояли по краям дороги. Старики сидели на скамьях в входов в свои жилища, опираясь узловатыми ладонями на ружейные приклады. Детвора сбивалась в щебечущие стайки. Мальчишки протягивали руки, пытаясь дотронуться до грозного чугуна пушек, но отгоняемые строгими окриками орудийной прислуги, бежали прочь. С громкими криками взбирались на плоские крыши строений, смотрели оттуда, как марширует по улицам родного аула чужое войско.