Генерал Ермолов

   — От самой... — эхом ответил Лелебей, осторожно покалеченным мизинцем правой руки пробуя голубоватое лезвие Ксении. — Полтора года просидел там... летом лишь камни кругом, зимой — снегу навалит аж по самую шею, ни пройти ни проехать. Ни единого храма поблизости, чтоб христианская душа могла к Господу честь по чести обратиться. А вокруг на десятки вёрст одни татары. Одна радость — в Дарьяле побывать. Тамошний командир, Жорка Разумов, хоть и из дворян, но ничего, не гордый. С нашим братом, казаком, водки не брезгует выпить. Знаешь его, Федя?

И Лелебей бросил на Фёдора острый, испытующий взгляд.

   — Знаю, дядя, бывал в Дарьяле. Только зачем же ты бежишь в Грозную длинной дорогой? Почему бы не отправиться тебе через Дарьял? Так путь и короче и безопасней. И главное: почём ты знаешь, что Лексей Петрович нынче именно в Грозной обретается?

   — От допрос-то учинил! Честь по чести! А то как же? Откуда взяться вере, если видишь перед собой старого дедова товарища! Про то, что генерал Ермолов Грозную крепость строит, всему Кавказу известно. Татары толкуют о том, что Лексей Петрович на месте нынешней крепости семь али восесь аулов пожёг.

И Лелебей принялся загибать толстые пальцы:

   — Чегана, Алхан-Юрт, Хан-Кала, Кули-Юрт, Турти-хутор, Сарачан-Юрт, Мамакин-Юрт, Делак-Юрт, Янги-Юрг, Сунженский... Сколь всего-то получилось? А, парень?

   — Кули-Юрт Алексей Петрович не приказывал сжигать. Я сам там был, видел...

   — От настали времена, чернее ночи. Я потому и потащился в Грозную через Богом проклятую Мамисонскую долину, что знал наперёд: вся татарва в ней повымерла. Да и дожди эти так и льють, так и льють, словно ангелы небесные решили адское пламя навеки загасить. Однако ж не вышло. Только обвалы да оползни перегородили дорогу из Коби на Моздок и Грозную. Выходит так, что этим путём надо идти. А здеся чего? Ни единой живой души не осталось, дорога от камней чистая. Вот и попёрся я, старый дурень. От не повезло — так не повезло. Едва лишь мы с Кумой Мамисонский перевал миновали, как приняли они нас честь по чести...

   — Кто принял-то, дядя? И зачем тебе понадобилось в Грозную бежать?

   — В Грозную бегу за подмогой. Потому как не в мочь нам стало в Коби обретаться. Те, кто жив ещё, шибко голодают. Этери-ханум умолила меня... Эх, не видывал я бабы добрее её. Всем хороша! И не старая, и чернобровая. Одно лишь плохо — не вдовая пока и не нашей веры. Не то б женился. Ей-богу женился! Не покидая Коби!

   — Не вдова, говоришь?.. — дробный топот помешал Фёдору задать вопрос.

   — Прячься, олух. Это они вернулись. Подвесили-то живого, чтоб подумал. Чтоб решился указать тропу, ведущую внутрь крепости... а так...

Фёдор не стал слушать. Он выбежал наружу. Соколик дожидался неподалёку. Казак успел выдернуть из седельных сумок ружьё, пистолеты и лядунницу с патронами, успел шепнуть коню:

   — Прячься, братишка...

Успел вернуться в башню до того, как всадники миновали полуразвалившиеся ворота древней крепости.

Лелебей исчез. На куче соломы в углу Фёдор обнаружил лишь пустые деревянные ножны.

   — Эй, дядя! — позвал казак.

   — Не ори, олух! — Лелебей сидел на стропилине, на том самом месте, где несколько минут назад Митрофания оставила на тёмном дереве памятную зарубку.

Он успел вскарабкаться наверх, зарядить ружьё и пистолеты.

   — Помнишь ли, как целиться, дядя? — спросил Лелебея шёпотом. — Если не помнишь, подскажу: целься в головы...

   — Помню ли? — усмехнулся Чуб в ответ.

* * *

Они выстрелили разом, едва лишь враги вбежали под своды башни. Двое врагов пали на примятую солому, прямо на пороге. Третий рухнул в дверях, сражённый ружейной пулей.

   — Сколь же их было всего? — нашёптывал Фёдор, перезаряжая оружие. — Не семеро ли? Если так, то перед башней ещё четверо топчутся...

Но врагов оказалось намного больше. Фёдор и Лелебей не раз и не два перезаряжали пистолеты и ружьё. Целились метко. На прошлогодней соломе у них под ногами лежало не менее пяти мертвецов. Раненые стеная отползали наружу башни, за дверь.

   — Слава Господу, пистолетов и ружей у них нет, — бормотал Лелебей, всякий раз истово крестясь перед тем, как совершить очередной выстрел.

Стрела попала Лелебею в шею, под подбородок. Пронзила насквозь. Когда Чуб начал клониться наперёд, чтобы рухнуть лицом в окровавленную солому, Фёдор увидел кованое остриё, торчащее у него из затылка.

   — Прощай, дядя, — прошептал казак.

   — Эй ты! — позвали его из дверного проёма на языке нахчи. Голос звучал уверенно. В интонациях говорившего чувствовалась привычка повелевать. — Слезай на землю, и мы даруем тебе жизнь! Я знаю тебя, ты служишь Ярмулу и в кармане на груди хранишь пропуск от него. Слезай, и я пощажу тебя во имя дружеского договора с Ярмулом.

   — Кто ты? — ответил Фёдор. — Назови своё имя!

Казак успел перезарядить пистолеты. Зарядов хватило бы ещё на дюжину выстрелов, не более. Эх, знать бы, сколько врагов стоит по ту сторону дверного проёма! Фёдор посмотрел наверх. Сквозь прорехи кровли синело небо.

Прежде чем прыгнуть, Фёдор выстрелил из ружья. Тяжёлая пуля выбила из каменной кладки рядом с дверным косяком фонтан каменной крошки.