Генерал Ермолов

В нашем лагере день ото дня становится всё тревожнее. Мегти-Шамхаль[36] из Тарков и Пестель[37] из Кубы доносят одинаково: в горах зреет дух мятежа, Дагестан накануне восстания. Я принимаю меры. Пестелю приказано было немедленно вступить с войсками в южный Дагестан. К кумыкам отправлена депеша, в которой я объявил, что ежели чеченцы, живущие на кумыкских землях, осмелятся поднять оружие, то не только этот народ будет наказан совершенным истреблением, но и кумыкские князья поплатятся своими головами. Я сам, лично, поведу войско в их земли!

Напуганные моими обещаниями, кумыки пока остаются спокойными. Но в засунженских аулах среди чеченцев тотчас проявились необыкновенное оживление, деятельность и приготовление к чему-то решительному.

Одна из наших колонн, высланная под командой подполковника Верховского в лес за дровами, была атакована так яростно, что из лагеря пришлось отправить в помощь к ней батальон кабардинцев с двумя орудиями. Двадцать девятого июля нападение повторилось: чеченская конница внезапно, среди белого дня, бросилась на наши отводные караулы и едва не ворвалась в лагерь, но сто пятьдесят казаков, выскочившие на тревогу, с Василием Алексеевичем[38] во главе, опрокинули и прогнали её. Нападавшие понесли большие потери.

В довершение всех напастей Мустафа Ширванский не унимается. Доносят мне друзья из-за гор, и разведка Вельяминова подтверждает эти сведения, что снарядил двоедушный сей человек обоз из двадцати пушек. При нём боеприпасы, порох. С дагестанских владетелей не малую мзду за это взял. Караван вышел из Ширвани с месяц назад. Со дня на день должны подойти они к Грозной. Одна надежда: свои ж союзнички пограбить польстятся, как это у них заведено...»

   — Далее Алексей Петрович пишет о личных делах, — сказал Михаил Петрович, откладывая письмо в сторону.

   — Ну что, братцы, головы повесили? — улыбнулся Мадатов. — Хорошо нам было в Кетриси, уютно. Но пора, пора собираться в дорогу. Я решил: выступаем послезавтра. Идём скорым маршем — надо вовремя успеть к месту возможной баталии.

   — Можно зайти им с тыла, — предложил Износков. — Как станем спускаться с нагорья, так и влупим из пушек!

   — Наша главная задача — доставить в целости обоз с боезапасом, а там видно будет, когда лучше ударить, — ответил генерал.

* * *

Мадатов не давал им ни сна, ни роздыха. Едва выскочив из леса в узкую колею, помчались едва ли не галопом. Волы выбивались из сил. Ободья колёс громыхали в каменистой колее. Оси надсадно скрипели. По счастью, дорога оказалась свободной от обвалов. Их не беспокоили нападениями притаившиеся в горах шайки. Фёдор с Петрухой Феневым и ещё двумя казаками из их станицы уходили в рейды по горам. Уходили налегке, освободив торока от лишней обузы, оставляя при себе лишь боеприпас и бурку. Они далеко опережали обоз и войско, двигались скрытно.

В один из дней вынесла их нелёгкая на окраину аула. Сакли смотрели на лесистый склон безымянной горы пустыми глазницами окон. Черно было в немых провалах дверей. Не вились дымы над крышами, Лишь одичавшие кошки шастали по пустынным улицам. Петруха Фенев остановил коня.

— Не чума ли? — прошептал Фёдор.

Его взгляд обшаривал пустынные улочки. Вот прилепившийся к стене каменной сараюхи тандыр. Вот коновязь, ясли, вертел над выложенным камнями очагом. Вот старый тополь. Раскидистая крона его, словно ажурный полог, прикрывает небольшой домишко, всего-то в два оконца. Рядом крытый досками навес, под навесом кузнечный горн и наковальня. На столбах навеса, на крюках развешан инструмент кузнеца. Тут же рядом, на верстаке, разложены заготовки — прутья, чушки, деревянные ящички. Наверное, в них хозяин кузницы держит гвозди. Всё мёртвым мертво. Он перебегал взглядом с предмета на предмет, от стены к стене, от крыши к крыше. Внезапно на краю зрения мелькнула тень, еле уловимое движение. Лошадь? Невысокая, молодая кобылка? Нет, живое существо двигалось стремительно и беззвучно. Оно пряталось! Кого может бояться дикий зверь или домашняя скотина в покинутом селении при ясном свете полуденного солнца? Нет, это человек! Вон, вон снова мелькнула фигура в чёрных одеждах, голова закрыта башлыком. Спряталась за широким стволом тополя. Задержалась на несколько мгновений, будто нарочно хотела, чтобы её заметили. Человек! Женщина?

   — Дьявольские дела, — вздыхал Петруха, крестясь. — Коли перемёрли от чумы, дак мы б почуяли трупный смрад. А так... Почему ушли? Нешто из-за того, что мы с месяц тому пожгли соседний аул? Видишь, там где речка будто под гору затекает? Во-о-он там, за пригорком, — аул домишек в двадцать, Хесаут именовался. Да-а-а-а, было дело. Ётины дружки прятали там пленных. Прознала про то наше разведка, доложили его сиятельству.

   — Пожгли? — переспросил Фёдор.