Генерал Ермолов

   — Что с ней! Отвечай, изувер! Он мертва-а-а-а-а?!. — вопил казак, не помня себя. Он тряс и гнул прутья решётки, гнев и горе душили его, по жилам текли огненные реки. Внезапно струя ледяной воды ударила ему в лицо, сладковатая влага наполнила рот и ноздри, потекла по шее за ворот рубахи. Фёдор захлебнулся, закашлялся, затих.

   — Ну, вот. Так-то оно лучше! — сказал капитан Переверзев. — Что за припадки?

   — Немудрено, вашбродь. Сколько недель прожито среди иноверцев, словно в плену. Ни единой души родной, не с кем словом перемолвиться. Только кровь и чума кругом, чума и кровь... — вздыхал Леонтьевич. — Не волнуйся, служивый, нету тута твоей зазнобы. Испарилась. Бесы вынули тело из одёжи и отволокли, куда положено — прямиком в адское пекло. Нету, нету больше девки чеченской, не придётся руки марать, на глаголю её втаскивая.

Так причитая, сержант выбрался из клетки, неловкою поступью старого кавалериста поспешил к мёртвым товарищам, раскатал их шинельки, прикрыл безжизненные тела. Сам, утомлённый заботами, уселся, скрестив ноги в пыль двора, закурил.

Сквозь застилавшую глаза влагу Фёдор смотрел, как Переверзев полез в клетку, туда, где на зловонной соломе лежало неподвижное тело Аймани. Капитан осторожно тронул девушку за чёрный юфтевый сапожок. Обувка оказалась пустой, ноги отважной воительницы в ней не было. И чадра, и чёрная туника, и широкие плотного шёлка шаровары оказались всего лишь тряпьём, сложенным посреди клетки. Со стороны чудилось, будто пленница в глубоком отчаянии лежит в узилище, уткнувшись лицом в зловонную солому, а на поверку её там и не было вовсе.

   — Ты не видел, как она ушла... — Переверзев испытующе посмотрел на Фёдора. — Нет, ты ничего не видел...

   — Голая сбежала! — недоумевал Леонтьевич. — От дикий народ! Да вы, вашбродь, на казака не удивляйтесь! Он ить разведчик. Сколько времени в горах-то провёл? Смотрите: порток не скинул до сей поры, и рубаха на нём — значит, не до конца ещё одичал.

   — Выпусти меня, вашбродь, — взмолился Фёдор. — Тороплюся я. По делу спешу в Грозную крепость.

   — Э, нет, парень! Теперь до специального генеральского распоряжения тебе отряд не покинуть! А если ослушаешься... — Переверзев задумался лишь на минуту. — Для тебя пули не пожалеем.

* * *

На следующий день хоронили мёртвых. Весь день похоронная команда копала могилы, крушила кирками и лопатами каменистое чрево горы. Вечером под барабанный бой и звуки литавр прощались с павшими товарищами. Их тела лежали в ряд, обёрнутые кусками посконины[34]. Полковой священник, раскачивая кадило, холил по брустверу вдоль могильного рва. В воздухе витал удушливый запах тления.

Фёдор, выпущенный на волю из узилища, безучастно взирал на усталые, отрешённые лица. Он вместе со всеми шептал молитвы, осеняя себя крестным знамением, бросал комья твёрдой земли в раскрытые могилы. Если ему не находилось дела в похоронной команде, бродил как потерянный по улицам Кетриси, превращённого отрядом генерала Мадатова в военный лагерь. Бывало, из тумана полузабытья возникала озабоченная Сюйду. Внимательно смотрела на него зелёными глазами, предлагала вино и хлеб. Фёдор ел через силу, рассеянно благодарил княжну.

* * *

Завершив печальный обряд, служилый люд чинил амуницию и набирался сил перед возвращением в Грозную крепость. Жители Кетриси рубили лес в окрестных горах, перекрывали сожжённые крыши, чинили стены домов, оплакивали убитых. Полуденное солнце изливало на изуродованный войной аул тягучий зной. Купол небес блистал чистой голубизной. Об исчезнувшей бесследно Аймани и думать забыли.

Под командой Мадатова кроме двух сотен казаков состоял Ширванский пехотный полк, три роты конных егерей и две артиллерийские батареи. В таком составе не менее полугода назад войско вышло в поход из Тифлиса. По прибытии в Грозную крепость, под команду Мадатова была передана конница Аслан-хана — наследственного владетеля Кураха. Фёдор припомнил их появление в Грозной, перед землянкой командующего Петровича — отважные джигиты на буйных конях, в блистающих доспехах — такими запомнились всадники Аслан-хана казаку... А ныне? Много недель Курахская конница неизменно сопутствовала войску генерала Мадатова в его рейдах по землям чеченских тейпов и осетинских обществ. Теперь славное курахское воинство выглядело иначе. Чеканные нагрудники и кованые шлемы заменили обычные черкески поверх кольчуг и папахи. На смену коротким пикам и щитам пришли ружья и пистолеты. Но, как и прежде, каждый всадник имел при себе аркан и саблю. Не стало и богатых, вышитых шёлком, украшенных кистями седел. Холёные некогда кони теперь выглядели измученными. Их предводитель, великолепный Аслан-хан, обтрепался и осунулся. Белее прежнего стала его красивая борода. В походе вытянулись и возмужали его юные сыновья Ахмад и Муртаз-Али. А сам владетель Кураха постарел, истончился. Тень утраты так исказила его мужественное чело, что Фёдор едва узнал его, застав его случайно за чаем на диване у Абдул-Вахаба.