Генерал Ермолов

   — Я здесь, ваше сиятельство. — Голос Фёдора донёсся из глубокой тени эшафота. Казак поднялся, оправил ремни портупеи, сделал несколько шагов по направлению к генеральской лошади.

   — Оставайся при мне, казак,— скомандовал Мадатов. — Не хочу понимать их язык. Будешь мне толковать. Эх, не нравится мне твоё лицо, Фёдор. О ком тоскуешь? О нечаянно убитом чеченёнке? Неужто за всю жизнь, воюя, не привык к утратам? Переверзев! Где осуждённый?

Йовта уже был на площади. Скованный по рукам и ногам цепями, с верёвкой на шее, он медленно, упираясь, брёл к эшафоту. Усердный Филька тянул верёвку. Перекинув её через правое плечо, налегал изо всех сил. Вот они вступили в пространство, освещённое огнями факелов и пламенем горящего каменного масла. Их встретило дружное улюлюканье русского воинства и могильное молчание жителей Кетриси. Перед помостом Йовта упал на колени, напряг шею и плечи. Филька, сколько не силился, не смог сдвинуть его с места.

   — Чего ты хочешь, предатель? — спросил Мадатов по-русски. — У нас нет пули для тебя. Только верёвка.

Фёдор перевёл.

   — Я знаю важный секрет, — прохрипел Йовта на языке нахчи. — Я скажу, где спрятаны богатства, если мне сохранят жизнь. Почему молчишь, казак? Переводи!

   — Скажи-ка, поганец, кто выкрал бумаги из землянки Ярмула? — прошипел Фёдор. — Скажи правду, иначе примешь лютую смерть.

   — Не вольничай, казак, — подал голос капитан Переверзев. — Не тебе судить и приводить приговор в исполнение. Переводи Валериану Григорьевичу.

   — Он просит пощады и сулит вам богатство, — сказал Фёдор, оборачиваясь к Мадатову.

   — Прохор, Филька — довольно медлить! Приводите приговор в исполнение! — приказал Мадатов.

Йовта кулём мучным завалился на бок. Его обмякшее тело вносили на помост в четыре пары рук: Прохор — тот самый пожилой солдат в бескозырке, который строил лобное место, Филя — ординарец генерала и ещё один, не знакомый казаку солдат, по выговору — уроженец северных губерний. Фёдор держал висельника за плечи. Йовта не мигая смотрел куда-то мимо лица казака в ночное небо. В опустевшие глаза его вливалась вечная ночь. Скованные кандалами, посиневшие руки он сложил на груди. Цепи ножных кандалов бились, звеня о ступени помоста.

   — Что вы там возитесь? — услышали они голос Переверзева. — Довольно железом звенеть! Заканчивайте дело!

   — Назови, кто выкрал у командующего бумаги и умрёшь быстро, — шептал Фёдор на языке нахчи.

   — Не проси его, казак. Он не ответит тебе, потому как уже мертвец, — сказал незнакомый солдат.

   — Ты б лучше помыслил о том, как вздёргивать его станем, коли он на ноги не захочет становиться, — сказал Прохор.

   — Ты не фуди, умный больно! Луфше кофлы подставляй, да петлю-то, петлю накидывай! — Филька фыркал, плевался, но работал споро.

Едва лишь Фёдор отпустил плечи Йовты, трое солдат мигом установили поганца на грубо сколоченные козлы, накинули на шею петлю.

   — Эпф! Хтоф так уфлы вяжет! — бубнил Филька.

   — Давай! — скомандовал Переверзев и сигналисты-барабанщики ударили в барабаны.

Тревожные и торжественные звуки заполнили пространство над местом казни. Йовта прикрыл глаза.

Фёдор не помнил, как вынимал Митрофанию из ножен, словно она сама, своею волей выскочила наружу. Казак слышал лишь свист лезвия, рассекающего ночной воздух, тяжкий стук падающего тела, звон цепей. Барабаны умолкли.

   — Что это означает? — Мадатов обернул побледневшее лицо к Переверзеву.

Йовта хрипел, извиваясь на досках помоста. Петля туго сдавила его шею, но он был жив. Он дышал.

   — Фто ты творишь? — изумился Филька. — Али пьян?

   — Неси верёвку, окомёлок, — выдохнул Фёдор. — Станем наново вздёргивать.

   — Туроверов! Сойди с помоста! — приказал Переверзев.

Фёдор покорился. Встав позади крупа генеральского коня, он внимательно наблюдал, как трое солдат, ретиво переругиваясь, привязывали к глаголи новую верёвку. Йовта неподвижно лежал у них под ногами.

   — Коли не сознается, поганец, так хоть до утра жизнь твою продлю! — шептал казак едва слышно. — Не мало намаешься!

Йовту вновь поставили на козлы. Фёдор ясно видел, что поганец ищет смерти, — Йовта своею волей перенёс вес тела наперёд, оттолкнулся от козел ногами, повис, хрипя и дёргаясь. Грянул выстрел, и тело висельника снова обрушилось на доски помоста.

   — Ведите казака на гауптвахту, — приказал Мадатов.

К Фёдору подскочил бойкий адъютант.

   — Разоружайся, паршивец, — он собственноручно отстегнул от пояса ножны Волчка и Митрофании, отобрал оба пистолета и кинжал. Спросил с сомнением: — Не запрятал ли чего в голенища, а?

   — Голенища пусты, — равнодушно ответил Фёдор.

   — Пусть снимет сапоги, — холодно приказал Мадатов, и Фёдора разули.

   — Прикажете посадить его в ту же клетку, рядом с лазутчицей? — спросил генерала Переверзев.

Мадатов жёг казака подозрительным взглядом. Молвил тихо:

   — Берегись, если дурное задумал. Уводи его, Переверзев. Лично проверь замки и охрану.

Между тем возле помоста снова загремели барабаны. Йовта более не валился кулём в руки палачам, сам лез на шаткие козлы.