Генерал Алексеев

В марте 1916 г., во время боев Нарочской операции, Николай II, полностью доверяя своему начальнику штаба, согласовал с ним свой отъезд из Ставки в Царское Село для долгожданной встречи с семьей: «Подумай, Алексеев сказал мне, что я могу съездить на неделю домой!… Я очень радуюсь этому неожиданному счастью». Александра Федоровна отвечала: «Ты можешь сказать Алексееву, вместе с приветом от меня, что я думаю о нем с благодарным сердцем».

Месяц спустя, накануне праздника Пасхи, Императрица напоминала супругу: «Произведешь ли ты к Пасхе Алексеева в генерал-адъютанты?… А если ты причастишься теперь вместе с Алексеевым и твоими приближенными, это принесет им и твоему делу особое благословение». А в ответных письмах Николай II писал о предстоящем Светлом Празднике в Ставке: «Разумеется, я хожу в церковь утром и вечером. Отец Шавельский так хорошо служит, ровно час. Алексеев и много других из штаба причащаются в четверг (Великий Четверток. — В.Ц.). Мне жаль, что я не смогу причаститься вместе с ними, но я не хочу менять своего духовника!.. Действительно, тяжело быть в разлуке на Пасху. Конечно, я не пропустил ни одной службы. Сегодня оба раза Алексеев, Нилов, Иванов и я несли Плащаницу. Все наши казаки и масса солдат стояли около церкви но пути крестного хода». Праздник Светлого Христова Воскресения в Ставке в 1916 году прошел единодушно. Как отмечал Лемке, в Великий Пяток, как и полагается воцерковленному христианину, «Алексеев не завтракал, и вообще ничего не ел до выноса Плащаницы. Ее выносили: впереди — Иванов и Нилов, сзади — Алексеев и Царь… Алексеев послал Царице поздравление по случаю принятия ею Святых Тайн; сегодня она благодарит его и также поздравляет».

Наконец, после описанного выше приезда Царской семьи в Ставку и состоявшейся беседы Императрицы с Алексеевым в ее письмах, написанных после возвращения в Царское Село (3 августа и 6 августа 1916 г.), отнюдь не звучит неприязнь к Алексееву. Напротив, скорее можно говорить о сожалении Александры Федоровны в том, что генерал не понимает, какую пользу стране и армии и ему лично может принести молитвенная помощь «царского друга», как «досадно, что масса людей пишет гнусные письма против Него (в переписке о Распутине писали с большой буквы. — В.Ц.) Алексееву». «Если только Алексеев принял икону нашего Друга (показательно, что генералу была передана икона от Распутина. — В.Ц.) с подобающим настроением, то Бог, несомненно, благословит его труды с тобой. Не бойся упоминать о Григории при нем — благодаря Ему ты сохранил решимость и взял на себя командование год тому назад, когда все были против тебя, скажи ему это, и он тогда постигнет всю мудрость и многие случаи чудесного избавления на войне тех, за кого Он молится и кому Он известен, не говоря уже о Бэби (Наследник Цесаревич. — В.Ц.) и об Ане (Вырубовой. — В.Ц.)». И уже 9 августа Александра Федоровна пишет об отправке русских войск и санитарного отряда во Францию, добавляя при этом, что «Алексеев одобрил эту идею».

Единственным, хотя и довольно существенным в глазах Государыни Императрицы изъяном Алексеева было отсутствие «души» у генерала, что отмечалось ею в письмах, отправленных в Ставку уже во время болезни Михаила Васильевича в ноябре 1916 г.

Чрезвычайные подозрительность и скрытность в работе начальника штаба, безусловно оправданные в условиях войны, вызывали у многих сотрудников Ставки (особенно у приближенных ко двору) скептическое отношение к нему, сомнение даже в его искренности и преданности Государю. Это обстоятельство, вероятно, сыграло определенную роль в появлении слухов о неких, якобы «заговорщицких», планах генерала, о его «тайных связях» с «врагами Престола». Даже такие «мелочи», как отсутствие Алексеева на «завтраках» в присутствии Императрицы, вполне объяснимое крайней занятостью начальника штаба, или отказ в предоставлении паровозов и вагонов для Поездов Великих князей, находившихся в Ставке, оценивались как его «демонстративное нерасположение» к Царскому дому. И это при том, что ежедневные «утренние доклады занимали много времени у Михаила Васильевича, в те же дни, когда Алексеев еще, кроме того, и завтракал у Государя, у него непроизводительно пропадало все самое ценное время с утра до 2-х — 3-х часов дня». Алексеев — единственный из Ставки — принципиально сам платил за себя всю стоимость «завтраков», не принимая расходов на казенный счет.