Геи и гейши

— Ну, если тебе всё равно, поднялся бы ко мне и ждал на моих плечах. Такой краснобай, как ты, мне не помешает: ты будешь сочинять свои сказочки, я — проталкивать, а гонорар пополам. Уж я тогда позабочусь, чтобы нас друг от друга больше не отделяли. Идет?

— Не знаю, — усмехнулась Голова. — Слишком это для меня низко. Разве потом, когда и если ты повзрослеешь.

— Я стану президентом страны, потом — и мира. Разве это не высшая взрослость?

— До пастыря моего поля тебе уж никак не дотянуться.

— Ну, если уж тебе никак добром не потрафить — силой заберу! — заорало Тулово, сорвавшись на визг.

Тут ворвались его телохранители, что ждали у входа — и увидели, что волосы со лба головы поднялись кверху, как наэлектризованные, борода же простерлась по земле, как воздушные корни дерева — то и были тончайшие корни, которые питали ее соками неба и земли, беря взамен ее разум.

— Тронешь меня — обезглавишь всю вселенную, — тихо сказала Голова. — Только она тебе еще раньше помешает это сделать: мы с нею одно, и погубить нас теперь невозможно.

— Чудесная историйка, право, — комментировал Мариана, — только чуть каннибальская в самом начале. Зато дальше раскрывается, как подарочное яичко с сюрпризом или шкатулка с двойным дном. Да уж, сколько мы с Беллой ни приводили постояльцев, а на такое ни один не потянул.

— А где они все? — спросила Марфа.

— Ушли дальше. Я ведь только обогреваю, поддерживаю и направляю на путь.

— И не тоскливо вам оставаться в одиночестве? — спросил Влад.

— Ай-ай, и так говорит именно автор притчи об анахорете! Посмотрите: как можно соскучиться посреди моих книг, и птиц, и цветов, и гор и неба, и света? А если бы и не было вокруг сей красоты и прелести, — всё равно. Я вам так скажу: одиночество куда терпимей многолюдства, отшельничество проще киновии. Чужие беды превращают тебя в дом с открытой дверью, куда они ломятся с силой, иногда и весь дом насквозь пробивающей.

— Я до сих пор полагал, что Христос завещал любовь к ближнему.

— Ну да, но не обращать же из-за этого цельное стекло в осколки! Если ты — не настоящий ты, кто, скажите пожалуйста, будет оказывать и сможет оказать помощь?

— Тот гомеровский персонаж, что выжег глаз Полифему, — фыркнула Марфа.

— Точно, — ответил ей Мариана с улыбкой.

И снова они трое сидели — и пекли в камине лепешки, и пили лучшую в мире воду, и слушали голоса птиц. Влад разнежился до того, что стал мурлыкать свою любимую песенку о старике, который ввечеру наживляет свой крючок звездой, чтобы наутро выудить солнце.

— Раз пошла такая пьянка, пожалуй, я сам вам теперь исповедаюсь, — решил вдруг Мариана. — Истории повсеместно становятся расхожей монетой, как и звездочки небесные, так почему же и мне не изобрести очередную быль?

И сытая, сонная Белла в знак одобрения повела хвостом слева направо.

То, что рассказал отец Мариана в этот замечательный вечер, было своеобразной предысторией повести о его обращении, в которую, впрочем, предыдущая история вклинивалась, а затем получала не то развитие, которое ожидалось в результате возникшего сходства. Поэтому обе его повести, на наш взгляд, стыкуются так себе и вообще, по хорошему счету, несовместимы. Пусть однако, сам читатель заботится о том, как всунуть летучую звезду в пчелиный улей, а у нас совсем иные проблемы!

ИСТОРИЯ О БЕЗЗАКОННОЙ ЖИЗНИ И НЕЗАКОННОЙ ЛЮБВИ

То главное, что со мной случилось, было предварено самими обстоятельствами моего зачатия, вынашивания и рождения. Ибо, как-никак, способны изготовить ребенка лишь двое разнополых особей, и нечто от каждой из них сохраняется в плоде. Что же до моего вынашивания, то еще будучи в утробе материнской, оправдывал я свое двоякосмысленное будущее необычной своей природой. Оба моих естества, мужское и женское, в багровеющей тьме и первобытных водах все время то ли дрались так же яростно, как библейские Иаков и Исав, то ли столь же яростью обнимались, уподобляя упругое лоно пеленальному столу, где ласкали друг друга близнецы из Томас-Маннова «Избранника». Словом, шла такая потасовка, что живот вздрагивал, как от артиллерийской перестрелки. Матушка была уверена, что носит двойню: только она, в отличие от праматери Ревекки, никого не могла спросить, за что ей это, — и врачи, и УЗИ, эта современная гадалка, никоим образом того не подтверждали. Ей было твердо предсказано, что появится на свет одиночка, более того — мальчик: в процессе сканирования отцу дали полюбоваться на вполне отчетливую висюльку. И впрямь на свет после долгой и упорной борьбы появился только я — так что близнецом моим можно было счесть разве плаценту, необыкновенно плотную и мясистую, как ужравшийся спрут, и с очень длинной пуповиной.

Бурные события, которые предшествовали моему явлению в бытие, были, как я уже говорил, знаком моей судьбы, кармы и предназначения. Я был создан, чтобы примирять непримиримое: религию и войну, эрос и благочестие, любовь к дороге и привязанность к своим близким, — и примерять на себя ситуации, смущающие ум простой и благочестивый.