Где-то рядом

С незнакомой войны я вернусь неизвестным героем,
чтобы в мирную жизнь не войти естеством никогда.
Будут птицы на небе лететь
для меня по ранжиру и строем.
Будут грохотом взрывов шуметь для меня поезда.

Будет лес расставлять неприметные с виду засады.
Будет поле полно не построенных мной блиндажей.
С незнакомой войны я вернусь безнадежно солдатом,
чтобы правильным штатским не состояться уже.

И винить генералов, пославших на фронт, я не буду.
И не буду завидовать тем, кто купил наградные листы.
С незнакомой войны я вернусь отстраненным, как Будда,
Чтобы мирную жизнь наблюдать из окна Пустоты.

«Я опять возвращаюсь с войны…»

Я опять возвращаюсь с войны
с перевязанной раной в душе.
Ей назначено праведно ныть,
не затягиваясь уже.

Ей назначено праведно звать
в бесконечный бесправильный бой,
где с одной стороны — рать,
а с другой — легионов строй.

Мы, конечно, не победим…
Нам, конечно, начертан путь…
Только ноет рана в груди
и с пути не дает свернуть.

С переменным успехом бой.
Мы приветствуем цезаря вновь!
Нам не совладать с судьбой
и не жалко пролить кровь.

Жалко в слабости умереть —
не напиться войны всласть…
Я вернулся, чтобы воспеть
право сильных безвестными пасть…

«Вот это и есть моё…»

Вот это и есть моё…
В дела отослав семью,
в банке платить за жилье,
не глядя, что дождь льёт.

Озябшим вернуться домой.
Стакан одному поднять.
И чтоб было сытно зимой,
капусту нашинковать.

Покрасить балконный пол.
Кухонный кран починить…
А дежавю произвол
не прерывает нить —

между сейчас и здесь,
между Богом и мной.
Пятьдесят уже есть
этой жизни земной.

Им я послан сюда.
И мне отвечать ему
за то, что чужая беда
моей становится мукой.

За то, что себя казнил.
Что близких не уберег.
За то, что так мало сил…
И ещё меньше строк.

За то, что платил собой
за земное жильё…
За то, что со мной любовь…
Вот это и есть моё.

«Культивируя бег…»

Культивируя бег в марафонском размеренном ритме,
удержать бы желание видеть по сторонам,
как туман на рассвете под солнечным натиском гибнет,
как задумчиво курит старик у раскрытого настежь окна.

Как упрямо студенты лелеют букеты амбиций.
Как не могут бандиты порвать с маргинальным мирком.
И какие бывают стеклянные взгляды и мёртвые лица
у как будто друзей, замышляющих что-то тайком.

И слова сберегать… И всё реже, всё реже
неумело фиксировать таинства «здесь и сейчас»,
культивируя бег в этом замкнутом жизнью манеже
с удивительной скоростью — несколько судеб за час.

«В седой тоске измученные липы…»