Где нет темноты (СИ)

— Большую часть времени я здесь проводил в одиночестве, — Тесей словно почувствовал её беспокойное состояние. — Дела у Гриндевальда идут не так хорошо, как он бы хотел, на счету каждый маг. Так что у него нет десятка часов и лишних рук, чтобы выбивать из меня сведения силой. Да, к тому же, всё равно они уже устарели. Моё исчезновение не могли не заметить и не поменять все пароли и планы просто на всякий случай. Да и старый трюк с подменой больше не пройдёт.

Тина знала, о чём он говорит. На входе в МАКУСА теперь по утрам скапливалась небольшая очередь, потому что каждого посетителя проверяли детекторы лжи. Наверняка ту же систему взяли на вооружения и британцы, и все прочие Министерства. Да… теперь она припомнила, что на последней летучке они говорили о Франции… Совместная операция?..

— Вас, наверно, постараются на кого-то обменять, как думаете?

— Это возможно, — вздохнул Тесей. — Незадолго до моего пленения мы взяли Розье.

Вуаль над прошлым приподнялась внезапно, обескураживая яркостью всплывающих образов и ощущений. Аудитория-амфитеатр, рассчитанная никак не меньше чем на три сотни зрителей, но сейчас занят был лишь первый ряд. На доске во всю стену перемещались колдографии, причудливый клубок разноцветных линий на карте города распутывался, чёткими линиями проводя маршруты. Два голоса — мужской и женский — о чём-то спорили, не переходя на повышенные тона. Профессионально. Мистер Грейвз хмурил брови, его собеседница, говорящая на английском с акцентом, что-то объясняла, выводя в воздухе палочкой сложные фигуры. Слова? Цифры? Не разглядеть…

Тина чувствовала азарт и волнение. Это не первая её операция, но впервые — столь масштабная. Большая ответственность. Она не должна ударить в грязь лицом.

Кто-то рядом взял её за руку, сжимая несильно, подбадривающе. Тина обернулась, сталкиваясь с едва заметной улыбкой, похожей на первый лучик утреннего солнца, пробравшийся в спальню. Куинни верит в неё. Что здесь делает Куинни?..

— Тина? Тина! Вы слышите меня?!

Но голос Тесея не достиг ушей. Всё её внимание обратилось к сестре, зажавшей ладонями рот, чтобы сдержать рвущийся наружу смех. Припекало солнце, ярко пахло озером: прохладно и немного сладко. В ветвях прибрежных ив ворковали горлицы, среди камыша пели стрекозы. Тихий редкий плеск и кряканье охотящихся уток нарушали царившую в округе тишину.

К столбикам причала прибилась сорвавшаяся со стебля водяная лилия, которую Куинни тут же выловила и водрузила на голову сестре, ни сколько не волнуясь, что вместе с цветком зачерпнула немного тины.

«Эй!» — возмутилась Тина, стирая что-то неприятно пахнущее и зелёное с щеки.

«Тебе очень идёт», — рассмеялась Куинни, вытирая ладони о зелёную ткань купального костюма. Она поднялась на скрипящих от каждого шага досках, закрывая солнце худой фигурой. Немного нескладная, едва окончившая второй курс Ильверморни, она взяла короткий разбег и рыбкой нырнула в воду, поднимая со дна тучу ила.

«Тинни! — позвала она, выныривая и встряхивая головой. — Давай! Вода замечательная!»

Солнце в зените, воздух обнимал чуть влажными ладонями, и июль вокруг разворачивался во всём буйстве зелёного, дурманя голову и убеждая расслабиться.

И в омут — с головой.

Тину ещё долгие месяцы преследовал кошмар: исчезнувшая под водой Куинни, взметнувшиеся над вздыбленными водами тонкие перепончатые лапы, и поднявшаяся затем грязно-бордовая муть.

В воспоминании всё было смазано, слилось в единую фрагментированную ленту памяти. «Шок», — сказала потом мама, наносящая лечебную мазь на изрезанные пальцы. Куинни плакала на веранде, укрытая пледом. Её ногами занимался отец. А между сёстрами лежал обломок хрупкого пальца неведомо как заплывшего в водоём кулупалика.

Тина ничего не осознавала и смотрела прямо перед собой. Понимание пришло позже, вместе с дрожью в руках и разбитой об пол кружкой из неглазированной керамики.

И она возвращалась. Возвращалась в мыслях к озеру, даже когда от ранок ни следа не осталось на коже ни у неё, ни у сестры. К страху, к отчаянной отваге, к чешущимся ногтям и к нахлынувшей после всего осоловелой любви к сестре.

Она не говорила Куинни, прятала эти воспоминания подальше, чтобы не тревожить понапрасну. Сестра всегда переживала слишком сильно и молча, вместо тысячи слов протягивая дымящуюся кружку мятного чая, поправляя сбившийся зимний шарф и легко подпихивая ладонью в поясницу, когда Тина уходила на свидания с Ньютом.

Куинни не могла быть во Франции. Куинни не могла… во Франции…

Кисловатый аромат тронул ноздри — так пахнут водоросли, пролежавшие пару часов на солнцепёке. Под ладонями было холодно и мокро, а вот головой чувствовалось тепло.