Где апельсины зреют

— Даже пять отдленій, а не четыре. Вотъ оно пятое… Laconicum… Тутъ былъ умренный жаръ и господа постители окачивались вотъ подъ этимъ фонтаномъ. Вотъ остатки фонтана сохранились.

— Тсъ… Скажи на милость… Пять отдленій. Молодцы, молодцы помпейцы! Вотъ за это хвалю. Это ужъ значитъ до бани не охотники, а одно слово — ядъ были. Пріду домой, непремнно жен надо будетъ про помпейскія бани разсказать. Она у меня до бани ой-ой-ой какъ лиха! Ни одной субботы не преминуетъ. Батюшки! Да сегодня у насъ никакъ суббота? Суббота и есть. Ну, такъ она наврное теперь въ бан и ужъ наврное ей икается, что мужъ ее вспоминаетъ. Каждую субботу объ эту пору передъ обдомъ въ баню ходитъ. Икни, матушка, икни. Пожалй своего мужа. Вишь его нелегкая куда занесла: въ помпейскія бани!

— Полноте, Иванъ Кондратьичъ… Что это вы за возгласы такіе длаете! съ неудовольствіемъ сказала Глафира Семеновна.

— А что-же такое? Ужъ будто про жену и вспомнить нельзя? Жена вдь, а не полудвица изъ французской націи. Ну, вотъ она и икнула, потому что и мн икнулось… Сердце сердцу всть подаетъ. Ну, бани посмотрли, такъ и, въ самомъ дл, можно на уходъ изъ этой Помцеи.

— Да вдь ужъ и уходимъ. Вотъ музей, мимо котораго мы проходили, вотъ и выходъ, сказалъ Перехватовъ. — На кладбище не пойдете?

— Нтъ, нтъ! Куда тутъ! Ну, его! Кладбищъ у насъ и своихъ въ Питер довольно! послышались голоса.

— Древніе могилы и памятники…

— Древнихъ памятниковъ у насъ тоже много. Походи-ка въ Питер по Волковскому кладбищу — столько древнихъ памятниковъ, что страсть.

Перехватовъ поговорилъ съ проводникомъ и вс направились къ музею, находящемуся при выход.

— Въ музей-то помпейскій ужъ все надо зайти, говорилъ Перехватовъ.

— Въ музей? Коврижками меня въ музей не заманишь! замахалъ руками Граблинъ.

— Ну, зайдемте, зайдемте… Только не надолго… На-скору руку. Только для того, чтобы потомъ сказать, что были въ Помпейскомъ музе, сказала Глафира Семеновна и повела позвывающихъ мужчинъ за собой въ музей.

Граблинъ остался у входа.

LIV

Въ музе помпейскихъ древностей, однако, компанія не долго пробыла. Осмотръ испортила Глафира Семеновна. Въ первой комнат, гд находилась отрытая изъ подъ лавы домашняя утварь — вазы, горшки, лампы, замки, компанія еще осматривала съ нкоторымъ вниманіемъ выставленные предметы, хотя Конуринъ уврялъ, что весь этотъ хламъ и въ Петербург, въ рынк, на развал можно видть, но когда вошли въ залъ, гд въ витринахъ хранились человческіе скелеты и окаменлые трупы людей и животныхъ, Глафира Семеновна вздрогнула отъ испуга и, закрывъ лицо руками, ни за что не хотла смотрть.

— Нтъ, нтъ… этого я не могу… Назадъ… Ни на какіе скелеты я не могу смотрть… заговорила онаи повернула обратно. — Николай Иванычъ! Пойдемъ… звала она мужа.

— Позволь, матушка… Тутъ вотъ указываютъ на окаменлую мать съ ребенкомъ на груди, упирался было тотъ.

— Назадъ, назадъ… знаешь, вдь, что все это можетъ мн по ночамъ сниться, стояла на своемъ Глафира Семеновна. — Скелеты… Бр… засохшіе люди съ оскаленными зубами…

— Да вдь, въ большинств, это уже гипсовые снимки, подскочилъ къ ней Перехватовъ. — Вотъ, напримръ, трупъ женщины, на которой сохранились даже драгоцнныя украшенія: серьги, браслеты, ожерелье, кольцо обручальное.

— Да что вы ко мн пристали! Не желаю я на мертвечину смотрть. Николай Иванычъ! Что-жъ ты?

— Да что я? Я ничего… Ты иди, а я немножко останусь. Подождешь меня у входа.

Глафира Семеновна схватила мужа за руку и потащила вонъ изъ музея.

— Глаша! Какъ теб не стыдно! Словно дикая… Ты хоть сторожей-то постыдись, говорилъ тотъ, упираясь.

— Самъ ты дикій, а не я! Скажите на милость, образованную женщину и вдругъ сметъ въ дикости упрекать!

Пришлось удалиться изъ музея. Вышли вслдъ за Ивановыми и Конуринъ съ Перехватовымъ.

— Ну, что! встртилъ ихъ у входа Граблинъ. — Не говорилъ я вамъ, что вс эти музеи одна канитель?

— Да оно ничего-бы, но я не знаю, зачмъ эти мертвые скелеты выставлять! отвчала Глафира Семеновна. — У меня и такъ нервы разстроены.

Перехватовъ разводилъ руками, пожималъ плечами и говорилъ:

— Ну, господа! Развитому человку съ вами путешествовать ршительно невозможно!

Граблинъ вспыхнулъ.

— Однако, путешествуешь-же, на чужой счетъ въ вагонахъ перваго класса здишь, пьешь и шь до отвалу и нигд самъ за себя не платишь! крикнулъ онъ. — Скажите, какой развитой человкъ выискался! Подай сюда сейчасъ двадцать франковъ, которые я за тебя канканерк вчера въ вертеп отдалъ. Развитой человкъ…

— Послушай… Это ужъ слишкомъ…

— Вовсе не слишкомъ. Даже еще мало по твоему зубоскальству дерзкому.

— Дикій, совсмъ дикій человкъ!

— Дикій, да вотъ не дикаго по всей Европ на свой счетъ вожу.

— Да вдь ты безъ меня погибъ-бы… Десять разъ въ полицейской префектур насидлся-бы, если-бы я тебя не останавливалъ отъ твоихъ саврасистыхъ безобразій. Я за тобой какъ нянька…

— Какъ ты смешь меня саврасомъ называть! Ты кто такой? Мазилка, маляръ. А я представитель торговой фирмы.