Гастарбайтер

– Да я не то хотел сказать! Вернее то, но не так, – совсем запутался Женя, ему никогда не удавалось высказать свою мысль коротко и ясно, всегда вмешивались то роботы, то, что-нибудь другое.

– Хорошо, Жека, я поеду, а то ещё полно дел. С утра жди моего звонка. А если серьёзно, – продолжил Вадим после паузы, – как бы я к Очкарику не относился, он нам нужен. Мышцы мышцами, но когда в руке пистолет, оно надежней. У тебя есть «плётка»? Нет. А у него есть. И завтра она нам пригодится, неизвестно, какие сюрпризы нас ждут.

Глядя на переходящего дорогу Женю из окна такси, он думал с грустью: – И это те люди, на которых я могу рассчитывать. Один пьёт туалетную воду, так, что потом роботы мерещатся. А у другого два дна.

***

Выйдя на «Черниговской», Рощин доехал до ЖЭКа по месту прописки, ехать туда не хотелось, учитывая розыск в России, но пришлось рискнуть.

Мишка был похож на мать, тучную маленькую женщину, с такими же толстыми линзами. У обоих была группа по зрению, которую он унаследовал от матери, а от отца – тяжёлый характер. Очкарик не был вспыльчивым, но обид не прощал. Двум инвалидам скидка на «коммуналку» – за которую они и так не платили – полагалась и мама просила его взять справки. ЖЕК находился с тыльной стороны дома Быта. Поднявшись на небольшую горку, он обошёл здание и вошёл в стеклянную дверь.

Был «час пик». Паспортистка Наташа, полная высокая женщина, возраст которой неумолимо приближался к сорока, вела приём. Выстояв очередь, люди заходили в кабинет, она выслушивала, давала нужную информацию, но думала о своём.

Десять лет они с мужем и дочерью стояли в очереди на «расширение» и наконец, их мечта о двухкомнатной квартире сбылась. «Ничего себе бесплатное жильё», – усмехнулась Наташа, глядя на очередного посетителя. Чтобы получить долгожданный ордер, пришлось дать десять тысяч долларов взятки. Жилплощадь нуждалась в ремонте и муж её, бывший научный сотрудник, занимался сейчас тем, что приводил квартиру в порядок. Всё шло нормально, но неделю назад какой-то придурок облил окна краской. Оттереть её оттерли, но следы всё равно остались и мысль, что придётся менять стеклопакеты, добавляла паспортистке головной боли. Тревожило и то, что акт вандализма мог повториться. Она обратилась к знакомому, имевшему вес в криминальной среде, тот обещал помочь, но пока не звонил…

– Я тебя спрашиваю, – отвлёк её от мыслей голос старика-пенсионера, – положены мне льготы как ветерану или нет?

– Положены, – обречённо ответила Наташа, не повышая голоса.

– Так чего вы меня мурыжите, то туда иди, то сюда. Я за таких как ты кровь проливал, а ты из меня её теперь пьёшь! – закричал дед, разойдясь не на шутку и в боевом запале замахнулся инвалидной палочкой. Блеклые глаза ветерана сверкали праведным гневом; волос на его голове давно не было, но брови, почти сросшиеся у переносицы, стояли дыбом, придавая ему дикий вид. Он был зол и страшен сознанием своей правоты. Зажмурившись, паспортистка отпрянула, успев подумать: – «Сейчас как треснет…» Но удара не последовало. Не открывая глаз, она услышала быстрые шаги вошедшего в кабинет человека.

– Слышь, дед, геройствовать на фронте нужно было.

Открыв глаза, Наташа увидела картину, от которой сердце её похолодело. Коротышка в клетчатом пиджаке и больших квадратных очках стоял у дверного проёма, держа в одной руке хозяйственную сумку, а в другой пистолет. Набрав в лёгкие воздуха, она раскрыла рот, собираясь выразить воплем свой страх, обиду на оскорбление, испорченные окна, десятку «зелени», отданную за здорово живёшь. Но страшный маленький человек приложил палец к губам, и крик умер в её груди, с шипением пробитого мяча выйдя сквозь плотно сжатые недавно вставленные фарфоровые зубы. Из-за духоты все двери были открыты, и этого типа Наташа видела в коридоре, он ходил туда-сюда, один раз заглянув в её кабинет.

– Расклад такой, – начал, похожий на Квазимодо неожиданный заступник. – Или ты извиняешься перед женщиной, или я делаю в твоей голове лишнюю дыру. Считаю до трёх. Раз, – начал он отсчёт. – Два.

– Из…,Из…,Из…, – слова словно застряли в гортани пенсионера, извергаясь нечленораздельными звуками. На него было жалко смотреть: лицо дрожало, будто жило собственной жизнью, а руки тряслись. – Извините меня, пожалуйста.

Слов больше не было, решив, что ему не поверят старик, упав на колени, полез под стол к ногам паспортистки.

– Хорош, старый! – закричал Очкарик, несильно пнув деда под зад. Сунув «ствол» в сумку он вышел из ЖЭКа и никем не преследуемый скрылся во дворах панельных пятиэтажек.

***

В полдень следующего дня Женя ждал Вадима в кафе на Саксаганского, где по вечерам работал охранником. Он сидел у входа за первым столиком, глядя телевизор; зал был пуст, не считая пары человек обедающих офисных служащих. Оживление здесь начиналось вечером.

По ступеням полуподвала послышались шаги, и подельники спустились в помещение. Вадика тут знали и любили, за щедрые чаевые и широкий образ жизни. Иногородним официанткам он казался воплощением мечты об удачном замужестве.