Гарри дочитал статью, но не мог оторвать глаз от фотографии, сопровождавшей некролог. Дамблдор улыбался знакомой доброй улыбкой, но его взгляд поверх очков-полумесяцев даже с газетного листа словно просвечивал Гарри рентгеном — а у самого Гарри грусть мешалась со стыдом. Он думал, что неплохо знал Дамблдора, но с тех самых пор, как впервые прочел некролог, был вынужден признать, что на самом деле ему почти ничего не было известно о директоре. Он ни разу не задумывался о детстве или юности Дамблдора; можно подумать, тот родился на свет сразу таким, каким его знал Гарри — почтенным старцем, убеленным сединами. Сама мысль о Дамблдоре-подростке казалась дикой, как если бы Гарри пытался представить себе глупую Гермиону или дружелюбного соплохвоста.
Ему никогда не приходило в голову расспрашивать Дамблдора о его прошлом. Это, конечно, прозвучало бы странно, даже дерзко, но, в конце концов, все ведь знали, что Дамблдор участвовал в легендарном поединке с Гриндельвальдом — а Гарри ни разу и не подумал спросить, каково это было, или задать вопрос о других знаменитых достижениях директора. Нет — если они и беседовали, то всегда о самом Гарри, о его прошлом, будущем, планах…
Сейчас Гарри казалось, — несмотря на то, что его собственное будущее было столь опасным и непредсказуемым, — что он упустил невосполнимый шанс. Это притом, что на единственный личный вопрос, какой он когда-либо задавал директору, Дамблдор, как подозревал Гарри, ответил неискренне.
— А что вы видите в зеркале Еиналеж?
— Самого себя с парой толстых шерстяных носков в руках.
Подумав немного, Гарри вырвал некролог из «Ежедневного пророка», аккуратно сложил и засунул в первый том «Практической защитной магии и ее использования против темных искусств». Саму газету он бросил в гору мусора и, обернувшись, осмотрел комнату. Здесь было теперь намного чище. Единственными лежащими не на месте вещами оставались все еще валявшийся на кровати сегодняшний выпуск «Пророка» и осколок зеркала на нем.
Гарри убрал осколок в сторону и развернул газету. С утра, отвязывая скрученный в трубку «Пророк» от лапы почтовой совы, он едва пробежал взглядом заголовки и сразу отбросил газету в сторону, убедившись, что там нет ничего о Волдеморте. Гарри был уверен, что Министерство давит на «Пророк», не разрешая публиковать новости такого рода.
Только сейчас он заметил, что именно упустил в первый раз.
В «подвале» на первой полосе была помещена фотография Дамблдора — тот быстро шел куда-то со встревоженным видом, — а над ней небольшой заголовок:
На следующей неделе выходит в свет шокирующая история порочного гения, которого многие считают величайшим волшебником поколения. Срывая с Дамблдора маску благодушного седобородого мудреца, Рита Скитер раскрывает тайны бурного детства, преступной юности, конфликтов продолжительностью в жизнь и скрытой вины, которые Дамблдор унес с собой в могилу. ПОЧЕМУ человек, которого прочили в министры магии, удовлетворялся должностью директора Хогвартса? КАКОВЫ были истинные цели тайной организации, известной как Орден Феникса? КАК в действительности встретил смерть Дамблдор?
Ответы на эти и многие другие вопросы даны в книге, выход которой равносилен взрыву бомбы, — написанной Ритой Скитер новой биографии «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора». Эксклюзивное интервью, взятое Бетти Брейтуэйт у автора книги, читайте на стр. 13».
Гарри вскрыл запечатанный сверток и нашел тринадцатую страницу. Над статьей была фотография, с которой на Гарри смотрело еще одно знакомое лицо: женщина в украшенных камушками очках и с причудливо завитыми светлыми волосами скалила зубы в победной, как ей казалось, улыбке и махала читателям рукой. Стараясь не смотреть на тошнотворное изображение, Гарри принялся читать.
В личном общении Рита Скитер куда теплее и мягче, чем можно предположить по ее имиджу беспощадной журналистки. Встретив меня в прихожей своего уютного дома, она ведет меня прямиком на кухню, где нас ждет чай, сдобный пирог и, конечно же, кипящий чан свежайших сплетен.
— Разумеется, Дамблдор — просто мечта для биографа, — говорит Скитер. — Такая длинная, насыщенная событиями жизнь… Я уверена, что моя книга станет лишь первой из многих, очень многих.