Гарпия. Одержимая местью (СИ)

Хосе заворожено меня слушал, порой недоумевая. Его брови то поднимались, то опускались, пару раз он хихикнул, поражаясь моей фантазии, а в конце сказал:

— Даша, ты удивительно сплела все факты и предположения! Я бы так не смог!

С минуту он постоял молча, потом сел в кресло и продолжил:

— А ты знаешь, что отца Миа звали Даниил? Я об этом, честно, и не задумывался, но теперь вдруг склонен тебе поверить или, в крайнем случае, присмотреться к Миа внимательнее. Она и в правду не так проста.

— Она Данииловна! И ты молчал! Дочь Даниила — дочь пророка! Ну, всё, мы нашли убийцу! Я позвоню капитану Каратову.

— А если мы ошибаемся? «Зелье» ведь на Зельеву не указывало — Эмма мертва. Что если и «дочь пророка» такая же подсказка, как и «зелье»?

— Я думаю, если Каратов проверит пальчики на бутылке, и Миа окажется вне подозрений, тогда, значит, моя фантазия разбушевалась. Я не буду излагать Каратову все свои мысли. Возможно, я многое притянула за уши, не знаю… но о бутылке я расскажу!

Хосе Игнасио со мной согласился, и мы попрощались до вечера, а я поспешила домой, спокойная, что ищейки не нашли какие-либо липовые или истинные доказательства против Хосе Игнасио. Меньше всего мне хотелось обмануться и разочароваться именно в нём.

L'argent non fait pas le bonheure.

Не в деньгах счастье.

Всё-таки высказав своё мнение о бутылке коньяка капитану Каратову в ходе непродолжительной телефонной беседы, я отправилась к Намистиным, не зная наверняка, захотят ли меня видеть в этом доме после убийства Эммы. Я как в воду глядела, предполагая, что Вероника откажется от моих услуг — так и случилось.

Беспрекословно соблюдая договор носить длинную юбку и строгую блузку, я с не спокойной душой остановилась у ворот. У меня защемило сердце от боли. Осознание, что Эмма никогда-никогда больше не проведет меня по тенистой аллее в сопровождении умницы Арабель, душило меня как грудная жаба лежачего больного. Что же за несправедливость такая, — причитала я, гневаясь на жестокий рок судьбы, своими корявыми вездесущими пальцами сорвавший прелестную ромашку в цветнике с колючими розами. 

Во дворе было непривычно тихо: ни лая Арабель, ни второй овчарки, ни звонкого смеха и голоса Эммы, которая всегда приветливо разговаривала с Арабель как с подружкой, играла с ней, просила дать лапу, бросала палку и задорно кричала «Апорт». Без Эммы поместье Намистиных потускнело. Даже цветущие клумбы и сады не радовали глаз, словно я стояла на открытой скалистой местности, и лишь ветер был мне компаньоном, швыряющим туда-сюда круглый куст колючек. Я стряхнула с себя наваждение как приставшую пыль к краю юбки и отрывисто нажала на звонок. Тишина. Арабель давно бы метнулась к воротам, играя грудой мышц на мощной груди; вышла бы Эмма, милая и приветливая, но нет — её больше нет.

Я не боялась истерик Вероники; была готова в очередной раз стерпеть её нападки и обвинения на случай, если она залила потерю подруги коньяком.

Открылась дверь дома, и Вероника сутулой походкой пошла мне навстречу. Её пышная грудь, затянутая в плотный темно-синий лиф откровенного летнего платья, вздымалась. Вероника тяжело и учащенно дышала. Нервничала, не иначе как. Разлетающиеся неприхотливыми воланами полы платья удачно скрывали чрезмерную округлость бедер; распущенные черные волосы сглаживали овал лица. Оно было бледным — ни грамма косметики. Даже тонкая верхняя губа осталась не тронута контурным карандашом, как обычно. Глядя на Веронику, я не могла понять, как я к ней отношусь. Не такой уж мегерой она и была, хоть и безнравственная, строгая, надменная и гордая. В ней тоже была душа, хоть и жесткая, а на сколько черного в ней было больше, чем белого, трудно ответить однозначно.

С заносчивой важностью, выпятив подбородок, Вероника приоткрыла калитку. Её глаза с покрасневшими сосудами, мутные и озлобленные, смотрели на меня сверху вниз.

— Вот вам оплата за май, — сказала она равнодушно и протянула мне конверт, как и в первый раз. Я приняла конверт из её рук и молча ждала вердикт. — Ввиду сложившихся обстоятельств, я расторгаю с вами договорённость. Надеюсь, мне не нужно объяснять вам, о каких обстоятельствах идёт речь? Пока не найдут убийцу, я никого на порог не впущу. Никого! Ни вас, мадам Оливина, ни даже Фаину, несмотря на то, что знаю её с детства. Всего доброго, Дарья Леонардовна. Не смею вас задерживать.

— Я сожалею, что так вышло, — успела я сказать, пока Вероника не захлопнула у меня перед носом калитку.

— Мне от ваших сожалений ни жарко ни холодно, — сказала она, удаляясь.

Ничего не оставалось делать, как вернуться в дом Окуневых, переодеться и от безделья крутиться на приусадебном участке, поливая скромный не созревший урожай, и отгонять не прошеные мысли, которые лезли в голову как ползучие тропические лианы, обвивающие всё непроглядной темно-зеленой паутиной.