Гамбит. На сером поле

– Ми, милая, открой дверь, давай поговорим, – теперь в его голосе никакой притворной нежности, тон сменился на почти приказной и пугал ее до чертиков. Лиам оказался неожиданно настойчив и упорно дергал на себя дверную ручку, грозя выдернуть из двери, и, что самое страшное, ему это было по силам.

– Свали нахрен, Ларссон! Свали, тебе не впервой! – силясь чтобы не разреветься, сдерживалась она, сдавлено и глухо отвечая.

– Что ты такое говоришь, не придумывай, малыш, открой дверь, – слова были теплыми и успокаивающими, но ядовитое шипение полоза проедало даже ее гнев и обиду.

В тоне Лиама не осталось и намека на мягкость и осторожность. Он настойчиво скребся в облупившееся дерево с рытвинами осыпавшегося лака, и продолжал пускать пыль в глаза, сверкая чешуей на солнце, ослепляя, одурманивая, выдавая желаемое за действительное, подчиняя и ломая волю. Все в лучших семейных традициях Ларссонов, за фамильную честь которых в этом поколении точно уже можно было не переживать. Не сумев уговорить девушку по-хорошему, Лиам продолжил по-своему:

– Представь, как же это должно быть здорово, – он сел на пол и мечтательно прикрыл глаза, по шмыганью носом за дверью точно определив ее местоположение. – Неужели ты не хочешь даже попытаться, м? – его тихое и убаюкивающее шипение просочилось сквозь дверную щель вместе с запахом ацетона, давя ей на голову. Вворачивалось сверлом, попутно отравляя разум и убивая логику.

Эванс зажмурилась, уткнувшись лбом в колени. От этих слов будто спиртом брызнули на открытую рану, которая засаднила и задрала, заставив мучиться от дикой и душераздирающей боли, свернувшейся где-то в груди.

– Пошел вон! – вначале крикнув, а затем, уже осознав смысл своих слов, Эванс засмеялась сквозь слезы, льющиеся по щекам. Так долго она ждала этих слов, а когда услышала, они уже стали не нужны.

Дерево двери с облупившимся от времени старым лаком впивалось в спину сквозь ткань черной майки, когда девушка сползала на холодный кафельный пол, и хохотала сквозь слезы, лежа на нем, а Ларссон не унимался:

– Не глупи, детка, это же выгодно для всех, – проговорился, поздно спохватившись, и открыл ей истинный умысел.

– Выгодно? – Эванс легла спиной прямо на ледяной кафель и расхохоталась еще громче. – Магазин все за доллар! Получи жену и ребенка – два по цене одного! – ее хохот стал напоминать истерический припадок.

– Опять ты передергиваешь, – фальшиво оскорбился Ларссон. – Подумай о Нике, – полоз, прижатый вилами реалий к двери в ванную комнату, продолжал изворачиваться и выискивал слабое место, чтобы побольнее ужалить и обездвижить трепыхавшуюся жертву.

– Ребенку нужна семья, – по ее молчанию, Лиам понял, что выбрал верный путь, и продолжил давить:

– Мы можем быть семье, настоящей, – развернувшись лицом к двери, он тихо и успокаивающе приговаривал в дверную щель.

– Ты будешь рядом с сыном, – Ларссон услышал тихое копошение за дверью, которая дрогнула, но не открылась. – А я буду рядом с тобой, – закончил он, сам до конца не понимая, кого сейчас пытался в этом убедить: ее или самого себя.

Поднявшись с холодного кафеля, Эванс подползла к двери, тень за которой четко сообщала ей о местоположении человека. Эмоции опять вихрем пронеслись у нее в голове, и с непривычки совладать с ними она смогла не сразу, но все же смогла. Абстрагироваться от контекста, которым так умело оперировал ее с первого взгляда туповатый друг, было лучшим решением. Многим лучше, чем предлагал Лиамель.

Быть настоящей семьей – это ли не мечта каждой нормальной женщины? Именно на этом факте и решил сыграть мелкий говнюк, отстаивавшим семейные ценности для собственной выгоды. Убедить общественность, что ты просто распутный мудак, многим лучше, чем слыть беспринципным мажором, невидевшим рамок норм морали современного общества.

«Браво, Лиам», – прислонившись лбом к двери и точно отзеркаливая его действия с обратной стороны, Эванс собралась с мыслями и опять закрылась в своем рациональном и прагматичном мирке, где не было цветов, а только полутона. Здесь ей было все очень знакомо. Она будто оказалась дома. Стояла посреди бушующего пламени и не чувствовала жалящего огня, опалявшего веки слезами.

Ларссон был прав. Предлагаемый им вариант роскошен. Как она сама до него не додумалась? Ах, да! Она бы его рассмотрела, не будь, ее друг, поправочка, геем. Еще, конечно, конченным дебилом, но с этим она уже десять лет как смирилась. Предъявлять сейчас ему эти претензии глупо, да и как заметил Лиам: интеллект передается по матери. Посылать его сейчас лесом и без карты проигрышный вариант. Мелкий говнюк только усилит напор, а ей нужно было много над чем поразмыслить.

Впервые перед ней вставал выбор между благими и истинными, которого она всегда сторонилась, а выбирать придется. И собравшись с мыслями, Эванс выторговывала себе отсрочку, хотя бы для того, чтобы сам Лиам обдумал весь тот бред, который пытался скормить ей и даже, сука, без соуса из отступных при разводе. «Жмот», – саркастично подумала она, возвращаясь в свой привычный мир из цинизма, озлобленности и расчетливости.