Гай Мэннеринг

– Значит, вы признаете, – сказал баронет, – что это вы нанесли молодому Хейзлвуду из Хейзлвуда опасную для жизни рану, которая сильно повредила ему правую ключицу, причем, как установил наш домашний врач, несколько дробинок застряло в отростке акромион.

– Я не знаю, сэр, насколько опасна его рана, но могу только сказать, что я искренне сожалею обо всем происшедшем. Я встретил этого джентльмена на узкой тропинке с двумя дамами и слугой. Прежде чем я успел пройти мимо или вымолвить слово, молодой Хейзлвуд выхватил из рук слуги ружье, наставил его на меня и самым надменным тоном приказал мне отойти. Я не собирался ни повиноваться ему, ни подвергать себя опасности, оставив в его руках оружие, которое он с такой горячностью был готов пустить в ход, поэтому я кинулся к нему, чтобы его обезоружить. И в тот момент, когда ружье было почти в моих руках, оно случайно выстрелило, и молодой джентльмен, к моему большому огорчению, понес более суровое наказание, чем я того хотел. Меня, однако, обрадовало известие о том, что рана его оказалась неопасной и он получил лишь то, что заслужил своим безрассудством.

– Так, значит, сэр, – сказал баронет, причем лицо его перекосилось от гнева, – так, значит, вы сами признаете, что вашим намерением и вашей прямою целью было вырвать из рук Хейзлвуда его ружье, охотничье или какое другое, или огнестрельное оружие, называйте его как хотите, и не где-нибудь, а на королевской дороге? Кажется, этого достаточно, почтенный сосед. Его следует отправить в тюрьму!

– Вы лучше меня это знаете, сэр Роберт, – сказал

Глоссин самым заискивающим тоном, – но я позволю себе напомнить вам, что дело касается еще и контрабандистов.

– Совершенно верно. Да к тому же, Ванбест Браун, хоть вы и называете себя капитаном королевской армии, вы самый последний негодяй – контрабандист.

– Если бы не ваши преклонные годы, сэр, и если бы вы сейчас не находились под влиянием какого-то странного заблуждения, я ответил бы вам по-другому.

– Преклонные годы! Странное заблуждение! – сказал сэр Роберт, краснея от негодования. – Так вот, я заявляю вам. . Скажите, а есть у вас какие-нибудь документы или письма, чтобы подтвердить то звание, положение и состояние, которое вы себе приписываете?

– При себе у меня ничего нет, – ответил Бертрам, – но с ближайшей почтой..

– А как же это могло случиться, что, будучи капитаном на службе его величества, вы разъезжаете по Шотландии без всяких рекомендательных писем, без свидетельств, без вещей – словом, без всего того, что вам положено иметь по вашему званию, положению, состоянию, как я уже сейчас говорил?

– В дороге со мной случилась беда: у меня украли всю одежду, все мои вещи.

– Ах, так это вы наняли почтовую карету из *** в

Кипплтринган, бросили кучера на дороге и прислали двух своих сообщников, чтобы те избили мальчишку и забрали ваши вещи?

– Я действительно ехал в карете, о которой вы говорите, мне пришлось выйти из нее, чтобы отыскивать дорогу в

Кипплтринган, и я заблудился в снежных сугробах. Хозяйка постоялого двора может подтвердить вам, что, когда я пришел туда на следующий день, я прежде всего стал узнавать о кучере.

– В таком случае разрешите спросить вас, где вы провели ночь?. Не в снегу же, надеюсь? Неужели вы полагаете, что все это примут на слово, что с вами согласятся, что вам поверят?

– Я прошу разрешить мне, – сказал Бертрам, вспоминая старуху цыганку и обещание, данное ей, – я прошу разрешить мне не отвечать на этот вопрос.

– Ну, оно и понятно, – сказал сэр Роберт. – Вы, верно, провели эту ночь где-нибудь в Дернклю... Да, в развалинах

Дернклю.

– Я уже сказал вам, что не намерен отвечать на этот вопрос, – заявил Бертрам.

– Ну, так вас заключат в тюрьму, вот и все. Взгляните, пожалуйста, на эти бумаги. Вы что, тот самый Ванбест

Браун, о котором здесь упоминается?

Надо сказать, что Глоссин сунул в папку какие-то бумаги, действительно принадлежавшие Брауну. Их нашли вместе с его чемоданом в развалинах старой башни.

– Некоторые из этих бумаг, – сказал Бертрам, – действительно принадлежат мне и находились в моем бумажнике, который украли из кареты. Все это записки, не имеющие особого значения, и я вижу, что из всех моих бумаг со всей тщательностью отобрали именно те, которые не позволяют установить мое звание и положение, а остальные, более важные для меня, все исчезли. Эти записки перемешаны с судовыми счетами и разными другими документами, принадлежащими, по-видимому, какому-то моему однофамильцу.

– Так ты что же, дружок, собираешься уверить меня, что здесь есть два человека с одной и той же столь необычной для нашего уха фамилией?

– Право, не знаю, сэр, но, точно так же как здесь есть старый Хейзлвуд и молодой Хейзлвуд, почему же не быть старому и молодому Ванбесту Брауну. И уж если говорить правду, то я воспитывался в Голландии, и как бы необычно это имя ни звучало для англичанина, там оно...

Глоссин, видя, что разговор начинает принимать опасный оборот, вмешался в него, хотя этого вовсе не требовалось, с тем чтобы отвлечь внимание сэра Роберта