Гадюка в сиропе

– Да забудь про Ленку, – вскипел Юра, – с ней все кончено. Убила мужа и получит по заслугам, лет десять, может, пятнадцать, если судья уж очень обозлится. А тут – сокровище.

– Все равно не понимаю!

– Евочка, – проникновенно зашелестел Грызлов, – у меня в мире книгоиздателей отличная слава. Если я принесу новый роман, в другом, чем раньше, ключе, то его выпустят обязательно.

– Ну и неси, а при чем здесь эти рукописи?

Он тяжело вздохнул:

– Ева, душенька, когда Лена, законная наследница неопубликованных детективов Разумова, выйдет на свободу, имя Кондрата будет прочно забыто читателями. Ни один издатель не захочет связываться с ней.

– Почему?

– Бесперспективно. Писатель умер, читатель его похоронил, новая поросль поднимается. Так что денег ей не заработать, а мы выпустим все и, конечно, оставим Ленке часть гонорара. Будет у нее копеечка, если на зоне не удавят.

– Ты хочешь сказать…

– Умница, сообразила. Издадим книги под моим новым псевдонимом, допустим Григорий Юров. Неплохо звучит, а? Восемь готовых вещей, а четыре я поправлю, допишу… Отличная идея!

Я удрученно молчала. Грызлов истолковал мое молчание по-своему и быстро добавил:

– Естественно, деньги поделим на три части – тебе, мне и Лене. Нам побольше, ей чуть поменьше.

– А Лиза и Ваня? – спросила я тихо. – Дети тоже наследники.

– Разделим Ленину долю на троих, – охотно согласился он.

Я молчала, не зная, как реагировать.

– Ева, душа моя, – тихо сказал Юра, – наверное, преждевременно произносить подобные слова, но с нашей первой встречи я пребываю в уверенности, что нашел в твоем лице невероятную женщину – умную, интеллигентную, красивую…

– Мэрилин Монро и Софья Ковалевская в одном флаконе, – фыркнула я, чувствуя, что опять начинаю краснеть.

– Если хочешь так, то да, – неожиданно серьезно ответил он, – ты женщина моей мечты.

– Но… – выдавила я из себя.

Он поднял руки:

– Евочка, только не подумай, что я собираюсь делать неприличные предложения! Упаси бог! Слишком много раз ошибался, заводя с дамами близкие отношения. Поверь, я очень не хочу тебя терять. Можно, начну ухаживать по всем правилам? Букеты, конфеты, концерты? Как ты относишься к тому, чтобы встретиться сегодня в семь вечера у колонн Большого театра? Или тебя больше привлекает вестибюль станции метро «Маяковская»?

Он улыбнулся, а я вздохнула и отвернулась. Что ж, Юра прав. Наши девочки из консерватории постоянно бегали на свидания именно по этим адресам. Иногда, торопясь вечером домой, я шла по платформе «Маяковской», натыкаясь на аккуратно причесанных парней с букетами гвоздик в руках. Розы, хризантемы, орхидеи были в социалистическое время недоступны. Отнюдь не из-за цены, их просто не завозили в редкие и пустые цветочные магазины. А вот гвоздики, белые и красные, все же попадались. Словом, колонны Большого театра и «Маяковская» для людей, родившихся в конце 50-х, символизируют любовные встречи. Для многих, но не для меня. Я никогда не ходила на свидания. Сразу после занятий отправлялась домой. И вообще была тихой, робкой девочкой – до пятого курса носила то, что покупала мама. Но, наверное, все же существовало короткое время, когда я похорошела.

Помню, как однажды Володя Симонов пригласил меня в театр. Мама пришла в полный восторг, причесала меня и кинулась печь пирог. После спектакля я предложила кавалеру подняться выпить чаю. Володя покорно сел за стол, похвалил мамино коронное блюдо – кулебяку с мясом, осмотрел папин кабинет и еще четыре необъятные комнаты, выслушал семейные предания о бабушке-певице, дедушке-адвокате, тете-поэтессе и… больше никогда никуда меня не звал. Более того, через полгода он женился на Люське Комаровой, приехавшей в Москву из Уфы и не имевшей никаких родственников, кроме полуслепой бабки.

Больше за мной никто не ухаживал, а потом мама благополучно выдала меня замуж за племянника своей подруги. Все вопросы она решила за моей спиной, и мне осталось только послушно идти в загс. Так что колонны Большого театра и вестибюль метро «Маяковская» не вызывают у меня никаких приятных воспоминаний, только легкое сожаление о прошедшей молодости.

Но Юра не знал моего прошлого, поэтому внезапно сказал:

– Искренне надеюсь, что мы крепко подружимся, потому что нам теперь идти по литературному пути рука об руку.

Я вынырнула из воспоминаний и удивилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Какой псевдоним кажется тебе привлекательным? – вопросом на вопрос ответил Грызлов.

– Григорий Юров ничего…

– Нет, твой псевдоним?

– Мой?!

– Конечно, нас же двое, гонорар и слава пополам.

Секунду я обалдело смотрела на него, потом тихо сказала:

– Но это же нечестно, мы фактически украдем чужой труд. Вот Лена выйдет…

Он с треском поставил на стол керамическую кружку, коричневая жидкость взметнулась вверх и выплеснулась на клеенку.

– Лена никогда не выйдет, все! Надо теперь подумать о детях – Лизе и Ване. Кстати, где мальчик?

– На Кипре, у ближайшей подруги Лены, она замужем за богатым киприотом.

– И как ты думаешь, сколько времени она будет заниматься чужим ребенком?

Я растерянно молчала.