Фрунзе

После недолгого судоговорения был об’явлен приговор:

«...По лишении всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение...»

Из суда Фрунзе отвели в тюрьму. Была морозная ночь. Усеянное звездами небо, огромная луна и серебристый снег на крышах. Фрунзе с удовольствием вдыхал бодрящий холодный воздух. Поскрипывал снег под тяжелыми шагами конвойных, от которых даже на воздухе шел кислый казарменный запах...

«Это еще не конец», думал Фрунзе.

Он обладал упрямой верой в жизнь.

Снова тюрьма — темная, мрачная. Маленькие окна на кирпичной стене напоминают соты. И улей кажется мертвым.

С глухим звоном открылись тюремные ворота. Под тускло освещенными сводами прошли в контору. Надзиратель обшарил карманы, ощупал все платье. Заспанный помощник начальника тюрьмы взял у старшего конвойного пакет.

— К смертной казни... Лишен всех прав.

Тюремщик сделал постное лицо.

— Может быть, помилуют... Государя императора надо просить, покаяться надо, молодой человек...

— Спасибо за совет, — криво усмехнулся Фрунзе.

Фрунзе отвели в камеру. Возбужденный судом, ночной прогулкой, он долго не мог уснуть, ворочался на жестком соломенном тюфяке. Раздражали крадущиеся шаги надзирателя за дверью, подсматривание в волчок. Наконец, к Фрунзе пришел сон, глубокий и долгий. Проснулся он свежий, бодрый... Ему хотелось деятельности, движений, но пришлось ограничиться хождением от двери до окна — пять шагов вперед, пять назад. Принесли кружку кипятку и ломоть хлеба.

Днем вызвали в тюремную контору. Судейский чиновник вынул из портфеля бумагу и, не глядя на нее, об’явил:

— Его превосходительство господин председатель суда на приговор наложил следующую резолюцию: «Поводов к подаче протеста не имеется», — о чем осужденному и об’является...

Из конторы Фрунзе повели в подвал.

— Сымай вольную одёжу! — приказал надзиратель, бросив кучу серого тряпья и какие-то опорки— тюремные коты. Фрунзе надел грубое, из мешковины, белье, тяжелый арестантский халат и ермолку.

— С обновкой! — мрачно пошутил надзиратель.— Теперь идем в кузницу — браслетки получать.

Кузница была рядом. Свирепого вида, черный одноглазый арестант держал щипцами в маленькой жаровне заклепки. Около чурбана с небольшой наковальней лежали железные, свившиеся, как змеи, кандалы. Фрунзе поставил ногу на чурбан. Железное холодное кольцо обхватило ногу поверх щиколотки, и кузнец ловким ударом заклепал одно, затем другое кольцо.

— Носить тебе и не сносить их...

— А как я теперь раздеваться буду? — с недоумением спросил Фрунзе.

— Научат. Через кольцо сперва одну штанину, по* том другую. А зачем тебе тревожиться? Ты смертник?

— Да.

— Ну, так тебя скоро удавят...

Придерживая рукой кандалы, мешавшие ходьбе, чувствуя давнюю боль в колене, Фрунзе пошел за надзирателем в камеру смертников.

IV. ПОСЛЕ ПРИГОВОРА

Камера смертников...

Осужденные сидят молча, настороженно вслушиваясь в каждый шорох. Лишь по ночам слышны глухие подавленные стоны.

Фрунзе спокоен. Его ум не терпел праздности. Каждая минута скупо отпущенной жизни должна быть заполнена деятельностью. Угроза виселицы не могла сломить его могучую волю к борьбе.

С разрешения начальства Фрунзе получил учебник и по утрам, с первыми проблесками дня, садился за изучение английского языка.

М. В. Фрунзе после смертного приговора. (Снимок тюремного врача.)

Сохранилась фотография Фрунзе, сделанная по его просьбе. На поблекшей карточке — открытое, благородное лицо, устремленные вдаль светящиеся умом глаза и спокойно сложенные на коленях руки. Эта фотография ничем не выдает человека, над которым уже занесен меч палача.

Сестра Михаила Васильевича, Клавдия Васильевна, добилась разрешения на свидание и явилась в тюрьму. Она стремилась поддержать брата, найти какие-нибудь слова утешения в эти страшные дни ожидания смерти. Клавдию Васильевну ввели в большой полутемный тюремный зал, разгороженный двойной железной решеткой. Раздался кандальный звон, и сестра увидела приближающуюся из-за решетки фигуру в арестантском халате. Она узнала улыбающегося брата. Все такой же...

— Миша!

Нервы не выдержали, и Клавдия Васильевна залилась слезами.

— Клавдия, милая, успокойся, это же неизбежно в борьбе...

Брат всячески старался утешить сестру, облегчить ее страдания. Клавдия Васильевна усилием воли подавила слезы. «Что ж это, — подумала она, — вместо того, чтобы я его утешала, он меня успокаивает».

Минуты свидания пробежали быстро.

Фрунзе разговаривал, улыбаясь, иногда даже смеялся, и сестре минутами казалось, что смертный приговор — это кошмарный сон...

На прощание Михаил Васильевич твердым голосом сказал;

— Телеграфируйте маме, чтобы она не обращалась к царю с просьбой о помиловании.

— Прощай, Миша!

— Прощай, не забудь только телеграфировать маме...

Стража увела Фрунзе. Замер вдали кандальный звон, загремел дверной засов, и все стихло.

Не видя ничего от слез, Клавдия Васильевна побрела к выходу, унося с собой дорогой облик улыбающегося брата.

Дни ожидания казни были невыразимо тяжелыми. Фрунзе рассказывал: