Фрейд, несомненно, сталкивался с антисемитизмом регулярно, с раннего детства. В «Толковании сновидений» он рассказывает об этом, описывая свои школьные годы: «Я впервые начал понимать, что значит быть из другого племени: антисемитские настроения других мальчиков заставляли меня жить вечно готовым к защите». Именно в ту пору, может, лет в десять, не позже двенадцати, отец рассказал ему, как его вынудили сойти с тротуара, и он не сопротивлялся.
Фрейд вспоминает, как его «поразил столь несмелый поступок большого сильного мужчины, держащего ребенка за руку». Великий карфагенский военачальник Ганнибал поклялся отцу, что будет мстить Риму. «Для меня Ганнибал и Рим символизировали, соответственно, стойко сопротивляющихся евреев и организацию Католической Церкви»[421]. Вена в те времена была по большей части католическим городом, и Фрейд, связав католичество с антисемитизмом, видел в Католической Церкви врага до конца дней.
В семнадцать лет он поступил в Венский университет. Любой подросток превыше всего жаждет стать
Став практикующим врачом, Фрейд пришел к стойкому убеждению, что нежелание принять психоанализ и борьба с ним во многом вызваны антисемитизмом. Он соглашался с тем, что «арийская» культура отличается от «еврейской», но при этом замечал: «Не должно быть ни арийской, ни еврейской науки. Научные выводы должны быть одинаковыми, хотя представить их можно по-разному»[423]. В то время многие говорили о том, что психоанализ – плод «венской культуры». Фрейд считал, что за этим кроется антисемитизм. В работе «К истории психоаналитического движения» он писал: «Мы все слышали о курьезной попытке представить психоанализ как продукт особой венской среды. Дескать, психоанализ, а в частности его теория, согласно которой все неврозы связаны с нарушениями сексуальной жизни, мог родиться только в таком городе, как Вена – в атмосфере чувственности и разврата, которой не встретишь в других городах, – так что его концепции просто отражают эти причудливые условия венской жизни. Не могу счесть себя патриотом города, но это представление о психоанализе всегда казалось мне нелепым – и нелепым настолько, что я, слыша осуждающее: “А, да это жители Вены”, – даже склонен видеть в этом просто эвфемизм, за которым стоит другое обвинение, о котором, правда, никто не смеет сказать открыто»[424].
В одном письме к коллеге Фрейд ясно говорит о том, что, по его убеждению, его теории отвергают именно из-за антисемитизма: «Склонен подозревать, что швейцарский антисемитизм, который щадит меня, делает вас своей мишенью и еще яростнее на вас нападает. Но думаю, что мы, евреи, если хотим устоять, должны приобрести долю мазохизма, готовность невинно страдать. Иначе ничего не получится. Будем помнить: звали бы меня Оберхубер, тогда новшества мои вызвали бы куда меньшее сопротивление, – и успокоимся на этом»[425].
Уже в 1912 году Фрейд прекрасно понимал, что сталкивается с трудностями, когда хочет убедить других в том, что психоанализ не следует считать еврейской наукой: «На данный момент самой серьезной проблемой стало то, что семиты и арийцы (или антисемиты), которых я пытался слить в единое целое на почве служения психоанализу, все время отделяются друг от друга, словно масло и вода»[426].
Немецкие врачи и другие ученые мужи отвергали учение Фрейда и потешались над ним, и это было для него источником горького разочарования. Хотя он отважно преодолевал отчаяние и продолжал работу – это входило в программу «противостояния», – он страдал из-за отвержения до самой смерти. Так, почти в восемьдесят он писал: «Но для той степени высокомерия и бессовестного пренебрежения логикой, для грубости и безвкусицы нападок извинения нет»[427].
В статье «Анализ фобии пятилетнего мальчика» Фрейд дает психоаналитическое истолкование антисемитизму: «Комплекс кастрации – глубинный бессознательный корень антисемитизма, ибо еще в детской мальчики часто слышат, что у евреев от пениса что-то отрезают (кусочек пениса, как они думают), и это дает им право презирать евреев»[428].