Фрейд, к сожалению, считал, что ближний склонен «оскорбить его или причинить ему боль». Он ожидал, что человек должен заслужить право на его доверие и любовь. Когда ему было почти шестьдесят, он признался, что всю жизнь искал друзей, которые не будут его использовать и не предадут. Льюис в юности относился к ближним с такой же подозрительностью, он был всегда готов к защите. После обращения он стал помнить, что эти люди будут жить вечно: «Вы никогда не разговаривали с “простым смертным”»[419].
И добавляет: «Народы, культуры, искусство, цивилизация – все смертны». Наши отношения с ближними должны быть наполнены «истинной любовью, неимоверно ценной; мы должны глубоко чувствовать грехи, несмотря на которые, любим грешника»; в них не должно быть «ни легкомыслия, ни чувства превосходства, ни предрассудков»[420]. Представления Льюиса о любви, несомненно, сделали его жизнь богаче и превратили его в совершенно другого человека – сделали «новым творением».
8. Боль
Как разрешить вопрос страданий?
Жить – значит страдать. Никто не может пройти по жизни, не испытав телесной или душевной боли. Страдание неотделимо от бытия. Мы причиняем боль и чувствуем ее с рождения, время от времени она настигает нас в разное время жизни; многие из нас умирают, мучаясь от боли.
Как Фрейду, так и Льюису – до обращения и какое-то время после – было трудно принять духовное мировоззрение, ибо оно содержало неразрешимую проблему: как примирить идею любящего и благого Бога с тем, что в мире так много страданий. В целом проблема страданий и связанный с нею вопрос о зле был главной мучительной загадкой, о которой размышляли многие верующие.
«Если Бог всемогущ, – могли спросить Фрейд и Льюис, – если Он действительно правит вселенной и действительно любит меня, почему Он позволяет мне страдать? Либо Бога просто нет, либо Он не управляет миром, либо Он на самом деле ни о ком не заботится». Отсюда Фрейд делал вывод, что Бога не существует, Льюис же пришел к другому заключению.
Люди приходят в мой кабинет в основном из-за того, что их мучает душевная боль. Клинический опыт показывает, что такую боль часто сложнее переносить, чем телесную. Телесная, бывает, дает нам передышку, а вот душевная не отпускает. Мы парим где-то между двумя полюсами: между мучительной тревогой и еще более мучительным состоянием уныния и отчаяния. Да, иногда мы свободны от этих неприятных состояний, но такие моменты слишком коротки. Кроме того, чем мы чувствительней к страданиям окружающих и чем лучше их осознаем, тем чаще мы живем в «состоянии тревожного ожидания», как его называл Фрейд.
Наконец, нам причиняет боль мысль о том, что мы умрем, ибо в глубине души мы стремимся к постоянству и сильнее всего боимся разлучиться с теми, кого любим. Псалмопевец говорит, что в знании о конечности дней нашей жизни есть мудрость: «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое» (Пс. 89:12), но в этом есть и боль.
Я столкнулся с тем, что Льюис называл «проблемой страдания», а Фрейд – «мучительной загадкой смерти», когда проходил интернатуру по хирургии в большом госпитале. Я видел невыносимые страдания, на моих глазах умирали маленькие дети, я слышал, как плачут их родные. Это преследовало меня, я потерял сон. Как может кто-либо на земле – или на небе, – если он обладает великой силой, стоять в стороне и не вмешиваться? И случайно мне попалась книга Клайва Льюиса «Страдание», она лежала на столе в библиотеке госпиталя. Этот труд помог мне совладать с переживаниями (я тогда и представить не мог, что много лет спустя буду рассказывать о нем студентам на моем курсе). Льюис много страдал и что-то из этого вынес. Страдал и Фрейд – как телом, так и душой.
В три года Фрейд потерял любимую няню. Позже он пережил смерть многих близких, в том числе родной дочери и любимого внука. Эти потери усугубили депрессию, терзавшую его всю жизнь. И, разумеется, сильнейшую эмоциональную боль Фрейду причинял пронизавший все вокруг антисемитизм, с которым он сталкивался в Вене, в частности в Венском университете. Быть может, лишь тот, кто на себе познал действие предрассудков и нетерпимости, поймет те сильные душевные страдания, которые подобные отношения в обществе причиняют и ребенку, и взрослому. Некоторые мои друзья и коллеги, а также пациенты рассказывали: если ты стал жертвой предрассудков в детстве, раны болят всю жизнь. Один мой друг, еврей, до сих пор слышит, как другие дети говорят: «Он убил Христа». А мои коллеги-афроамериканцы помогли мне лучше увидеть хорошо замаскированные, но довольно явные проявления расизма, которые дают человеку понять, что его терпят, но не считают своим.