Франц Кафка не желает умирать

Подняв глаза, она узнает вдали силуэт Роберта, идущего в ее сторону быстрым шагом. Он ищет ее глазами, будто до сих пор не увидел. В своем черном костюме, виднеющемся из-под расстегнутого пальто, слишком легкого для зимних холодов и широковатого ему в плечах, выглядит очень элегантным. Ей он всегда казался преисполненным шарма. Так себе внешность, кукольное лицо, покатые плечи, облысевшая голова, но как же ей нравятся его ум и взгляд. Она машет ему рукой. Он отвечает тем же, прибавляет шагу, обнимает ее, садится и просит принести ему пива. Она заказывает еще один кофе и голосом, не лишенным нотки опасения и тревоги, задает ему вопрос:

– Не забыл?

Разве он мог, зная, сколь важна была в ее глазах эта щетка и как мучительно для нее было бы с ней расстаться? Роберт достает из кармана пальто сверток из плотной, похожей на картон бумаги и кладет на стол.

Дора аккуратно его разворачивает и медленно берет щетку в руку. По ее телу пробегает дрожь. У нее подрагивают кончики пальцев. «Я любила и была любима», – думает она, сжимая в руке простенькую деревяшку со щетинками. Перед мысленным взором встает возлюбленный лик ее вечного принца с благородной шевелюрой, которую ей так нравилось причесывать.

– Спасибо, – едва слышно отвечает она, пряча щетку в сумку.

– Ваш кофе, госпожа, ваше пиво, господин, – вторгается в их разговор подошедший официант.

Они умолкают.

– Ну и какую же новость первостепенной важности ты хотела мне сообщить? – наконец спрашивает он. – Погоди, не говори ничего, я сам угадаю… Ты уезжаешь!

А когда она утвердительно кивает головой, добавляет, что это просто чудесно.

– На следующей неделе я буду в Москве!

На это он отвечает, что тем самым она себя спасла.

– А у тебя есть Будапешт.

– Ну да, ну да, Хорти и Гитлер настолько ценят друг друга, что я даже могу свободно приезжать в Берлин.

– Но если не Венгрия, то куда бы ты поехал?.. В Америку?

Ей известно, что власти США радикально ограничили возможность въезда в страну.

Услышав в ответ, что он обратился за помощью к тем, кто может в этом деле посодействовать, она спрашивает, к кому именно.

– А смеяться не будешь?

– Конечно же нет, – с улыбкой отвечает она.

– К Томасу Манну, – едва слышно произносит он.

Не в состоянии с собой совладать, она закатывается хохотом, но тут же берет себя в руки, извиняется и интересуется, каким, черт возьми, образом ему удалось с ним связаться.

– Долго объяснять, – говорит он.

– А разве мы куда-то торопимся? – замечает она.

В свое время он познакомился с писателем Францем Верфелем, которого его жена Жизель переводила на венгерский. Тот свел его с неким мадьярским аристократом по имени Людвиг фон Хартвани, который, в свою очередь, вывел его на Томаса Манна, приехавшего в Швейцарию, где теперь живет Нобель. Они долго обсуждали медицинские аспекты романа «Волшебная гора», содержащего в себе весьма ученое описание туберкулеза, и автор проявил живейший интерес к передовым методам лечения этой болезни, разработанным Робертом. Затем разговор зашел о Кафке. Томас Манн, одним из первых в Германии открывший для себя его труды, им просто очарован.

– Я попросил его похлопотать за меня перед американскими властями. Сказал, что в свое время помогал Кафке в последние дни жизни, а теперь сам нуждаюсь в помощи.

– Ты осмелился так написать?

– Чтобы выбраться из этой мышеловки, я осмелюсь на что угодно. К тому же у меня нет намерения ограничиваться одним только Манном…

– Ты собрался обратиться к Господу Богу?

– Можно сказать и так… К Эйнштейну!

Дора опять хохочет. Но при этом знает, что великий физик, обретший убежище в Принстоне, заработал репутацию человека, отвечающего на все без исключения обращения всех, кто хотел бы уехать из Германии и получить политическое убежище. Он без конца подписывает собственной рукой рекомендации, эти «аффидавиты», которые американские власти требуют от человека, чтобы он мог въехать в страну или остаться в ней. Еще немного, и превратится в подлинного Моисея немецких евреев, помогающего им переплывать океан. Но снисходительность американского госсекретаря, грозного Корделла Халла, увы, имеет свои пределы. И в таком деле, как спасение евреев, он их давно преступил.

– К Эйнштейну? Что ты хочешь этим сказать?

До войны физик преподавал в Пражском университете, где пятнадцать лет назад учился и Роберт. Это может стать тем общим моментом, который свяжет их воедино. Но в первую очередь он собирается упомянуть о Кафке. В Праге Эйнштейн не раз бывал в апартаментах Берты Фанты, устроившей у себя литературный салон, о котором неоднократно говорил Франц, даже прочтя там несколько лекций. Может, два гения там пересекались? Может, в один и тот же вечер Кафка читал собравшимся отрывки из своего «Приговора», а Эйнштейн играл на скрипке? Но самое главное, он объяснит Эйнштейну, что является одним из ведущих немецких специалистов по лечению туберкулеза хирургическими методами и поэтому сможет поставить свои знания и умения на службу Америке, используя на практике методики, разработанные в клинике «Шарите».