Франц Кафка не желает умирать

Сегодня же, в этот послеобеденный час, да в таком уединенном месте торопиться им будет некуда. Она сможет сообщить ему о своем отъезде. Ей наконец удалось получить визу, этот бесценный волшебный ключик, выдаваемый с такой неохотой, ожидание которого до такой степени повергало ее в отчаяние, что она вообще разуверилась в надежде когда-либо покинуть эту страну. Но на прошлой неделе получила столь долгожданный вызов и явилась в комиссариат, где чистокровный арийский чиновник нацистского режима с превеликим усердием заявил никчемной еврейской коммунистке из польского Бендзина, что вскоре она будет вольна покинуть рейх. Об этом решении он возвестил ее с гримасой отвращения на лице, даже не глядя в сторону просительницы, всем своим видом давая понять, что таким образом германская нация изыскала средство отправить ее в ад.

В Москве ей наконец удастся воссоединиться с мужем. Несколько месяцев назад Лутца освободили из германской тюрьмы, разрешили уехать из рейха, и теперь он занимает должность преподавателя Московского университета. Перед ними открывается новая жизнь, всем скитаниям приходит конец, им опять позволено уповать на будущее. Живя всегда одной только надеждой, она жаждет поделиться ею с Робертом, поделиться радостью и чувством облегчения. Дора попросила Роберта принести деревянную щетку для волос, когда-то принадлежавшую Францу, которую когда-то, после обыска гестапо, передала ему на хранение, в ожидании ареста полагая, что так будет безопаснее. Кроме нее, других воспоминаний о нем у Доры больше не осталось, и сегодня, покидая рейх, она наконец может вернуть свое бесценное сокровище.

«”Дер Штурмер”! – кричит проходящий мимо уличный торговец газетами. – Покупайте ”Дер Штурмер”!» На нем – пухлощеком юнце с живым взглядом лет пятнадцати от роду – форма гитлерюгенда.

В исполнении оркестра звучат первые такты вальса «На прекрасном голубом Дунае», от которых в следующую секунду в едином порыве уже медленно колышутся бюсты. Какой-то офицер в мундире приглашает соседку на танец. Восторженные и ладные, они кружат, высокомерно поглядывая по сторонам и гордясь, что германские кровь и честь отныне находятся под защитой от любого осквернения чистоты расы. Пара свободно танцует, не встречая на своем пути никаких преград, хмельная от музыки и упоенная счастьем. Под длинным пальто женщины виднеются ноги в черных колготках. Опустив глаза, Дора видит свои, на которых ничего нет, торчащие из-под истрепанного подрубленного края вельветового платья.

Женщина рядом с ней знаком подзывает продавца газет. Когда к ней подходит юнец, его губы расплываются в улыбке. Дама сует ему в руку монетку, парень благодарит и кладет газету на стол.

Затем подходит к Доре. «Госпожа не желает приобрести ”Дер Штурмер”?» Обуянная на миг страхом, она в ужасе качает головой. «Тем хуже!» – весело восклицает юнец и шествует к другим столикам.

Интересно, а в Москве можно будет рассчитывать на прибыль с продажи книг Франца? С самой первой публикации Брод, как верный товарищ, любезно включает в каждый подписываемый с издательством договор пункт о выделении ей определенного процента с продаж, называя ее «госпожой Кафкой». Упирая на тот факт, что заведующая санаторием в Кирлинге настояла на том, чтобы они вступили в официальный брак. В качестве законной жены Дора могла и далее находиться под одной крышей с умирающим, не попирая нормы общественной морали. И если бумага никогда не обладала реальной ценой, то подпись издательства под договором придавала ей подлинную стоимость и находила свое выражение в тоненьком денежном ручейке – отчисления были столь крохотны и поступали с такой завидной нерегулярностью, что назвать их полноводной рекой у нее не поворачивался язык.

В 1925 году вышло первое немецкое издание «Процесса», а в 1936-м его опубликовали на польском языке. В 1928-м во Франции престижное «Нувель Ревю Франсез» напечатало «Превращение». В 1930-м в Нью-Йорке увидел свет «Замок». Даже здесь, в Берлине, издательский дом Шокена выкупил права на публикацию по всему миру всего творческого наследия Кафки и год назад выпустил первые четыре тома – несколько еврейских произведений, вышедших в еврейском издательстве, читать которые могли одни только евреи: стоило найти хоть одно из них у арийца, как ему неизменно грозила бы тюрьма.

Ее взгляд притягивает заголовок на первой полосе «Штурмера», лежащего на соседнем столике. В глаза бросается карикатура на человека с крючковатым носом, перерезающего горло ребенку, а под ним крупными буквами слова, выбранные газетой в качестве своего девиза: «ЕВРЕИ – НАШЕ ЗЛО».