Фрактальный принц

Дверь открывается, и входит сянь-ку в чёрной форме Соборности. Она коротко кивает Сумангуру:

– Господин Сумангуру. Или я должна сказать Жан ле Фламбер? Прошу прощения за небольшое опоздание. Моя ветвь гордится своей пунктуальностью.

Я вижу, как Абу Нувас передает сянь-ку мыслекапсулу. Таваддуд бледна как смерть и дрожит.

Бедная девочка. Я как-нибудь улажу это дело. Обещаю.

Только вот самое худшее ещё впереди.

– Ле Фламбер, мы должны поблагодарить тебя за то, что обратил наше внимание на существование изначального гогола Чена, – говорит сянь-ку. – Это поможет удержать его от враждебных действий, когда мы выступим против нашей сестры, которая, как мне кажется, и является твоим нанимателем. Я не ошибаюсь? Быть может, нам тоже могли бы пригодиться твои способности.

Я прикидываю возможные варианты. Внутренний голос нашёптывает, что чрезмерная преданность Жозефине – не лучший выход. Но есть ещё Миели и мой долг по отношению к ней. Кроме того, я сомневаюсь, что сянь-ку в состоянии справиться с замками в моей голове.

– Я подумаю над этим, – отвечаю я.

Таваддуд изумлённо таращит глаза.

– Только теперь мы можем действовать открыто: обладание гоголом для нас важнее, чем отношения с Сирром. Как только мы покончим с нашей сестрой – при помощи наших братьев василевов, – мы вернёмся. И тогда уже не будет необходимости плясать под дудку торговцев гоголами. Мы возродим жизнь на Земле.

– Истребив её окончательно, – добавляю я.

– Это голос плоти. Возможно, именно это придаёт тебе привлекательности в глазах нашей сестры. Каким будет твой ответ? Ты согласен служить нам? Если ответ отрицательный, ты нам больше не нужен.

– Как же вы собираетесь меня поймать?

Я улыбаюсь, помня о своём пути к отступлению.

– О, мы не собираемся тебя ловить. Мы учёные. Но так уж вышло, что наш брат Инженер создал гогола специально для этой цели. В данный момент он уже направляется сюда. Кажется, его называют Охотником. Саша всегда имел склонность к драматическим эффектам.

Проклятье.

Абу Нувас покачивает в руке ружьё.

– Можно мы им займёмся? Мои солдаты готовы.

Джинн Рамзан неутомимо колышется рядом с ним.

– Конечно, – соглашается сянь-ку.

Она поднимает мыслекапсулу в своих тонких пальчиках.

Никакой показухи, вроде того, что я устроил в вольере для птиц. Кроме того, тогда я блефовал, чтобы подтолкнуть Таваддуд к сплетению с птицей, а здесь всё по-настоящему.

– Что вы с ним сделаете? – шепчет Таваддуд.

– Хирургия мышления, – сквозь сжатые зубы говорю я. – Они намерены пытать его, чтобы вырвать из мозга Тайное Имя, не так ли?

– Это неприятно, но неизбежно, – произносит сянь-ку, и её широкое лицо омрачает печаль. – Как и многое другое.

Я могу только представлять, что творится внутри. Тысячи копий Аксолотля подвергаются пыткам и уничтожению. Ощущение, слишком хорошо мне знакомое.

У Таваддуд вырывается крик. Она падает на пол, бьётся, рвёт на себе волосы.

Конечно. Она же всё чувствует через сплетение.

Абу Нувас удостаивает её мимолётным взглядом, а затем отворачивается.

– Для учёных вы ведёте себя как редкостные мерзавцы, – говорю я сянь-ку.

– Я отдам его вам! – кричит Таваддуд. – Прекратите! Я отдам его вам!

Её мир наполнен агонией. Часть её разума, принадлежащая Аксолотлю, вспыхивает и умирает, вспыхивает и снова умирает, словно мозг раз за разом пронзает раскалённая игла.

– Я отдам его вам! – слышит она сквозь рыдания собственный голос.

Пытка прекращается. Прости, мне очень жаль, доносится откуда-то издалека голос Аксолотля.

Таваддуд всхлипывает, вытирает с лица сопли и слюну и набирает полную грудь воздуха. А затем выкрикивает Имя аль-Джаббара Непреодолимого и превращается в Кающегося Рамзана.

Как только Таваддуд начинает произносить Имя, я закрываю уши. Теперь я довольно неплохо представляю себе, как это работает. В некотором роде это экстремальное фрактальное сжатие, соотносящийся с самим собой виток истории, заставляющий мозг жертвы повторять его снова и снова, в результате чего происходит самозагрузка чужого разума. Я не знаю, как это может быть. Даже цифровая передача требует невероятной компьютерной мощи, а для человеческого мозга это за гранью возможного.

Неважно, каким образом это срабатывает, но всё происходит очень быстро. Рамзан – или Таваддуд – острыми когтями мыслеформы рвёт горло сянь-ку, извергая фонтан крови. Но Абу Нувас достаточно проворен, чтобы встретить приближающееся существо выстрелом из бараки. Мыслеформа взрывается инертной белой пылью. Таваддуд ещё раз вскрикивает и падает. Мыслекапсула катится по полу. Я нагибаюсь и ловлю её.

Вот только сянь-ку убить довольно трудно, и даже смерть одной из них значит не больше, чем отрезанный кончик ногтя. Гогол, умирая, тоже бормочет Имя. Оно мерцает в атаре и звенит в воздухе. Абу Нувас вслушивается, и его глаза стекленеют.